В Бирюк - Приступ [СИ]

Если только между Константином и Антонием не существовали иные, помимо служебных, помимо «спора о посте», отношения.

Друзья детства?

Константин I бежит не в Чернигов, а к Антонию. Где вскоре умирает:

«…яко умираючи ему, призва к собе епископа черниговьского Антонья, заклятъ и глаголя сице: „Яко по умерьтвии моем не погребешь тела моего, но ужемь (веревкой — авт.) поверзше за нозе мои, извлечете мя из града и поверзете мя псомъ на расхытанье“».

Антоний исполнил требуемое, и тело митрополита, к изумлению народа, брошено на съедением псам.

В тот же день грянула буря, в Чернигове и Киеве ураган сносил крыши. На следующий день черниговский князь Святослав Ольгович (Свояк), «здумавъ с мужи своими и съ епископомь, вземше тело его и похорониша в церкви у Святаго Спаса Чернигове».

Антония проняло. Бурей и завещанием.

Один из двух самых ярких лидеров «партии раскола», самый высокопоставленный, он переходит в стан «соглашателей» — сторонников соглашения с Патриархией. И принимает на себя груз «спора о посте».

На «Святой Руси» есть весьма искушённые в книжной премудрости иереи, способные понять важность числа ипостасей. Таких — с десяток. Антоний — из их числа. Но объяснять подробности догматики русскому причту и прихожанам… И епископ, продолжая дело умершего у него на руках друга-митрополита, проповедует то, что люди в состоянии понять: о посте. А на Руси это не воспринимают напрочь.

Антоний нарывается на совершенно безобразную ссору со своим князем, Свояком. По смерти его, опасаясь сына князя Олега (Матаса) и следуя «Закону Русскому», даёт ложную клятву и приманивает в Чернигов Гамзилу возможностью пограбить имение безутешной вдовы.

Гамзила опаздывает. Но Олегу приходится уйти в Новгород-Северский. Антоний остаётся нос к носу с возмущённым его клятвопреступлением народом, с взбешённым проповедуемым «послаблением» причтом. И с весьма прагматическим Гамзилой. Который чётко следует правилу: «лучшие друзья девушек — бриллианты».

В смысле: «лучший друг русского князя — киса с кунами». Епископ, как всем понятно, не монах нищенствующий. Если потрясти — звенит.

В РИ в этом, 1169 году, Гамзила выгонит Антония из города, которому тот отдал тридцать лет жизни.

Антоний «и князю черниговьскому многажды браняшеть ести мясъ въ Господьскые праздьникы; князю же Святославу… не хотящю ему [и] изверже и [его] изъ епископьи».

Из Чернигова Антоний «иде къ Констянтину митрополиту въ Киевъ и пребываше тамо и съ сущими его».

Мне эти церковные игры… «спор о посте», которым, как паровозом, тянут на Русь более общее, все-православное «решение об ипостасях»… сама Святая Троица… Мне не интересно. Но анафематизмы как-то попали в руки, Трифа перевела, я сунул нос… Для меня, атеиста и пофигиста… как бы это помягче…

Тут глаза упираются в последнюю фразу последней анафемы в серии: «… как изобретателем новых и иноплеменных учений, анафема трижды».

И вспоминается, уже из 20 века:

«Собор 1157 г. показывает, как следует критически отнестись к „иноплеменным учениям“ и к их „изобретателям“ в догматике».

«Показывает» — проклясть. А, поскольку во всяком верующем обществе, в частности — средневековом, догматика есть доминирующая форма идеологии, а также культуры, архитектуры, образования, политики… то и вообще.

Типа: Пифагор, Архимед и Ньютон, поскольку их «учения» были, в момент появления, «новыми и иноплеменными» — запрещены.

Чёт вас, ребятки-патриархатки, не туда занесло.

Специфический термин: «латиномудрствующие». У Патриарха Сергия звучит (по сходному поводу 15 в.): «Собор… признал правильной борьбу… за церковное предание против рационализма…».

Всё понятно? — Тертулиан прав: «Верую! Потому что абсурдно».

Искать рациональность в христианстве нельзя. «Отеческое Предание» и «рацио» (разум, интеллект) — несовместимы. Л.И.Брежнев по другому поводу, но очень по-христиански формулирует: «Коля, логхики не ищи».

Пройдясь «изнутри» по ступеням догматического спора, я могу обозреть эту «матрёшку идиотизма» снаружи. А смысл-то в ней есть! Очень даже «рацио».

1. «Великая схизма» прошла столетие назад. Следом — катастрофа Манцикерта. Римско-католическая церковь расширяет зону влияния. Военным путём — Первый Крестовый поход; политическим — проповеди Бернара Клервосского; догматически — предлагая логические методы для исследования объекта, по определению неразумного — веры христианской.