Блейк резко вскочил.
— Нет, не поможешь! Немедленно выметайся из моего разума и впредь держись подальше…
Его гневный спич прервал стук в дверь. Смит отворил, и в комнату вихрем влетели мисс Стоддарт, офицер Финч и Вера Бархатная-Кожа. Троица окружила Блейка, и снова три руки взметнулись вверх, три указательных пальца нацелились в грудь.
— Презренный! — завопила мисс Стоддарт.
— Расселся тут с этим дьявольским отродьем! — вторила офицер Финч.
— В жутком логове беззакония! — добавила Вера Бархатная-Кожа.
С минуту Смит молча разглядывал разгневанных женщин, потом повернулся к Блейку.
— Разрази меня гром! Какая чуткая у тебя совесть! Эй, вы! — обратился он к преследовательницам. — А ну пошли прочь! Не видите, ему и без вас тошно. Убирайтесь, — он распахнул дверь, — пока я вас не вышвырнул!
Худые лица исказились в испуганной гримасе, но никто из троицы не шелохнулся. Тогда Смит угрожающе двинулся на них. Женщины бросились наутек. Офицер Финч слегка замешкалась, и Смит наподдал ей для скорости старым сапогом. Отчаянный визг потонул в грохоте закрывающейся двери.
Привалившись к створке, Смит захохотал.
— Заткнись! — рявкнул Блейк. — И объясни наконец, кто они такие.
По дряблым щекам пьяницы потекли слезы.
— Тебе ли не знать. Ведь это ты их создал. Тощая рассказывала тебе о младенце Моисее в камышах, здоровячка помогала не сбиться с истинного пути в школьные годы, а симпатяга воплощает первозданную чистоту, царившую у мамы на кухне. Три добродетели — духовная, гражданская и физическая!
— Но для чего я их создал? И почему они гоняются за мной, как свора мстительных гарпий?
— Молодец, сообразил! Только не гарпии, а фурии. Эринии [9] Эринии — в древнегреческой мифологии богини мести и ненависти: Тисифона, Алекто и Мегера.
из греческой мифологии. Ты создал их в наказание самому себе. Создал их, потому что по-прежнему отказываешься принять свою сущность. Хоть ты и запер меня за семью замками, тебя по-прежнему терзают муки совести. Фурии преследуют и мучают тебя по твоей воле, ты сам заставляешь их напоминать тебе, какой ты мерзавец! Ты всегда был пуританином в волчьей шкуре. Недоумение Блейка тут же сменилось яростью. Он оттолкнул Смита от двери и распахнул ее.
— Может и так. Может, мы действительно встречались, но когда я вернусь, чтобы духу твоего здесь не было. Уяснил? — Нахмурившись, он замер на пороге. — Хотя нет, сперва ответь на вопрос. Почему дом Бернса? Чем он приглянулся диверсанту вроде тебя?
— Мне всегда импонировал Бобби Бернс, — ухмыльнулся Смит. — Впрочем, как и тебе. Или лучше сказать, нам?
Плотоядно оскалившись, Смит поднял бутылку и стал размахивать ею, словно дубинкой:
Любовь моя еще дитя,
Любовь моя еще дитя,
Пусть подрастет, пусть расцветет,
Приду к ней год-другой спустя.
Зачем о ней я не забыл,
Зачем о ней я не забыл?
Тот, кто ей мил, не полонил,
А попросту ее купил [10] Роберт Берне «Любовь моя еще дитя» (пер. В. Федотова).
.
Под издевательский хохот Смита разъяренный Блейк поспешил прочь.
Эринии ждали у калитки; едва Блейк свернул в переулок, они пустились за ним. След Сабрины потерялся у фермы, где Кольридж сочинил своего «Кубла Хана», и обнаружился только у таверны «Митра». Отпечатки ног вели вправо, мимо родового гнезда Милтона и Стратфорда-на-Эйвоне, к проекции ночного города. Лишь на середине тускло освещенной улочки Блейк понял, куда попал.
Стройные ряды деревьев, точно караульные, обрамляли прямоугольники пригородных лужаек. Чуть поодаль проступали смутные проекции домов. Только один материализовался в деталях — круглый модернистский особняк посреди огромного поля, утопающего в зелени и цветах. Этот дом Блейк арендовал, пока Дейрдре Эльдория училась в старшей школе. Этот дом он не чаял забыть.
Однако особняк упрямо маячил впереди. Помимо общих очертаний Блейку предстояло рассмотреть его в деталях, ибо следы Сабрины тянулись по запечатленной лужайке к самому крыльцу. Впрочем, добыча не переступала порог, предпочтя двери панорамное окно, откуда лился яркий свет. Судя по вмятинам на траве, Сабрина долго стояла снаружи, вглядываясь в прошлое. Превозмогая себя, Блейк прильнул к стеклу. Эринии не замедлили последовать его примеру.
Комната ничем не напоминала убогое жилище Бернса. Камин был сложен из добротного красного кирпича, пушистый ковер полыхал двухмерным узором из ярких цветов, изящные столы окружали лепестки стульев. Глубокие кресла так и манили присесть на них. Целую стену занимал роскошный диван.
Читать дальше