Нашему дитя Марса четырнадцать, это девочка.
В пересчете на марсианский возраст ей чуть больше семи лет. Она потрясающе красива.
Разумеется, мы с Хелен видели ее голограммы и знали, как она хороша, но прежде нам не доводилось сталкиваться лицом к лицу с марсианскими детьми. И вот мы осознали, насколько ошеломительной, сногсшибательной бывает красота.
Через приемную Центра Американизации мы спешим ей навстречу Синева ее глаз сражает меня наповал. Их лазурь удивительно пронзительна, не сравнить с красками земного неба. Наверное, в них воплотилась синева марсианских небес, какими они были миллионы лет назад. Темно-каштановые волосы волнами ниспадают на плечи. Носик — аккуратный мазок под высокими дугами бровей. Ее лицо словно сошло с полотен истинного ценителя красоты. Медового оттенка кожа чуть тронута летним солнцем. Губы над округлым, детским подбородком довольно пухлые, но без намека на чувственность.
Девочку зовут Доун. На первый взгляд классическое американское имя. Хотя в бумагах на усыновление значится Д-о-у-н, в действительности это лишь вариация, максимально созвучная марсианскому оригиналу.
Покончив с формальностями, мы первым делом отправляемся за покупками в городок Уоррен, расположенный неподалеку от Центра. Эпоха джинсов миновала, и в моду снова вошли платья. Доун очаровательна в ярко-голубом сарафане, сменившем серую блузку и слаксы — стандартную униформу подопечных Центра. Ее ступни в летних сандалиях похожи на ступни царской дочери.
Возможно, миллионы лет назад она и была царской дочерью. Но сейчас она моя дочь.
— Заедем куда-нибудь перекусить? — спрашиваю я на выходе из бутика.
— Ты проголодалась, Доун? — интересуется Хелен.
— Немного, миссис Фэйрфилд.
— Никаких «миссис Фэйрфилд». Зови меня Хелен, если пока не готова называть матерью.
— Разве американские дети не говорят просто «мама»?
Хелен польщена. У нее тоже темно-каштановые волосы и голубые глаза. До неземной красавицы ей далеко, однако посторонний человек легко примет ее за родную мать Доун.
— «Мама» еще лучше, — одобрительно кивает Хелен.
Доун поворачивается ко мне.
— А вас называть папой?
Я силюсь улыбнуться, но не могу. Мы так долго мечтали о ребенке, и обладание причиняет почти физическую боль.
— Буду только рад, милая, — отвечаю я.
— Отлично. Значит, мама и папа. А знаете, я проголодалась. На завтрак нас кормили одной кашей.
Мы снова забираемся ко мне в машину — новенький электрокар местной сборки, но из импортных деталей. По виду полный аналог американского автопрома. Хелен уступает Доун переднее сиденье, а сама садится на заднее, рядом с покупками. Выехав из Уоррена, мы едем на север и вскоре останавливаемся возле уютного пригородного ресторанчика. Час обеда давно наступил, однако мы с Хелен не испытываем голода. От волнения кусок не лезет в горло. Зато наша прелестная дочурка ест за троих. Официантка не сводит с нее глаз, но вряд ли догадывается, что Доун — дитя Марса. Посетители ресторана то и дело косятся на наш столик. Думаю, единственная причина тому — красота нашей дочери. Она американизирована до мозга костей, по крайней мере, внешне; уверен, никто даже не подозревает о ее истинном происхождении.
Я спрашиваю, будет ли Доун еще кусок пирога. Она отказывается, говорит, что наелась.
— Предлагаю ехать домой. Ты не против, милая?
— Как скажешь, пап.
Пока мы мчим на север по шоссе 62, Доун завороженно смотрит по сторонам. Естественно, в рамках американизации и гипнообучения Центры проводят для марсианских приемышей различные экскурсии, но в случае Доун увиденное лишь обострило интерес к новым местам. Она внимательно рассматривает поля, леса, дома в пролетающих мимо городках. На одних полях собирают томаты, на других колосится кукуруза в рост человека. В преддверии осени листва на деревьях светится изумрудной зеленью.
— Как думаешь, тебе понравится Земля?
— Красивая планета.
— Наверное, так и есть. Как мы ни старались изуродовать ее, она все же выстояла… На Марсе тоже было красиво?
Читать дальше