— По-моему, это не одно и то же.
— Ладно, Джордж, пора спать, — объявляет Грейс. — Вы и минуты не можете поговорить спокойно, вечно спорите.
Тесть допивает пиво и поднимается из-за стола.
— Ку, — ворчит он, — это вовсе не Бог.
Я тоже сомневаюсь насчет Ку, однако никакие сомнения не отменяют того факта, что люди на Земле и Марсе появились — пусть и с временным интервалом — исключительно благодаря внеземной силе, а Бог это был или Ку — неважно.
Дурные предчувствия тестя развеиваются при виде Доун. Подозреваю, он мечтал о внуках не меньше, чем мы с Хелен о ребенке, и сейчас сражен наповал ее неземной красотой.
Теща, успевшая восхититься внучкой еще накануне вечером, снова не может налюбоваться, когда та входит в кухню.
Восхищение сменяется любовью, стоит Доун запечатлеть на их щеках поцелуй и сказать:
— Привет, бабуля. Привет, деда.
В воскресенье вечером они уезжают — богаче, чем прежде, ведь теперь у них появилась ненаглядная внучка.
Периодически думаю, не свозить ли Доун к своим старикам, но в итоге решаю, что нет: они слишком заняты грядущим Армагеддоном, их не проймешь даже внучкой.
По тривизору сообщают, что последняя партия марсианских детей прибыла в космопорт. Эвакуированные уже благополучно распределены по Центрам. Заявки на усыновление больше не принимаются, поскольку спрос превышает предложение. Иммиграционная служба обращается к Конгрессу с просьбой о дополнительном финансировании. В Вашингтоне трое демонстрантов арестованы за то, что забрасывали лужайку перед Белым Домом внутриматочными спиралями и упаковками презервативов. Теперь на плакатах красуется: «Контроль за рождаемостью — сплошной фарс!»
Мы приглашаем бойфренда Доун к нам на обед. В омуте его глаз тоже мелькают потаенные мысли. Никто из ребят не заикается про Марс, обсуждают исключительно школьные успехи. Возможно, они бы предались воспоминаниям, не будь за столом нас с Хелен. Спрашиваю у Тима, кем он планирует стать. Паренек мешкает с ответом, словно никогда не задумывался об этом.
С наступлением темноты влюбленные идут прогуляться во двор. Из окна кухни я вижу, как они, взявшись за руки, бредут в звездном свете. У живой изгороди, отмеряющей границы нашего участка, парочка останавливается и долго глядит в небо. Наверное, высматривают Марс. Я жду, когда они сольются в поцелуе, однако этого не происходит.
Внезапно они оборачиваются и смотрят на дом. В кухне не горит свет, поэтому меня не видно. Поразительно, но даже с такого расстояния отчетливо видны их глаза. До чего синие!
Синева глаз словно накаляется, пронзает меня во тьме, и я невольно отодвигаюсь от окна, но вдруг понимаю: парочку интересует лишь дом. Я снова припадаю к стеклу, но дети уже отошли от изгороди и направляются к беседке, которую я построил несколько лет назад в попытке облагородить сад. Сквозь решетчатые стены вижу, как они садятся на скамью. Теперь точно поцелуются. Но нет. Наверное, процесс американизации еще не закончился. А может, они оказались не по зубам крохотному демону, таящемуся в туалетах и под партами. Как знать, вдруг на фоне сурового общественного порицания у марсиан возникла генетическая неприязнь к разврату, побороть которую не в силах даже доскональная американизация.
Из кухни иду в гостиную, где Хелен смотрит тривизор. Опускаюсь рядом с ней на диван.
Что мы в действительности знаем о нашей ненаглядной дочурке?
Как-то после прогулки с Доун по саду, я ловлю на себе пристальный взгляд Хелен. Она чем-то встревожена: это видно по ее лицу и по тому, как рассеянно она целует меня при встрече. Я никак не реагирую. Позднее, за ужином, воздерживаюсь от каких-либо вопросов. Если случилась беда, Доун в это посвящать ни к чему. Сегодня пятница, в школе дискотека. Тим уже пригласил Доун. Решаю дождаться, пока они уйдут, а после выпытать у Хелен, что случилось. Однако выпытывать нужды нет. Хелен самой не терпится поговорить. Едва хлопает дверь, она достает из шкафа разбухшую сумку и выуживает из нее стопку скрепленных листов формата восемь с половиной на одиннадцать. Рукопись.
— Учительница по английскому объявила конкурс на лучший рассказ.
Признаться, я не удивлен. Многие учителя английского мнят себя экспертами краткой прозы и любят лишний раз щегольнуть своей soi-disant [1] Так называемой, самопровозглашенной (фр.)
литературной проницательностью. — Это работа Доун? Она ее не сдала?
— Сдала. Но утром позвонила учительница и попросила подъехать в час. Хотела показать текст.
Читать дальше