Владимир Свержин - Чего стоит Париж?

– Сир, у меня есть веские основания полагать, что король Францишек Польский откажется от своих притязаний на корону Франции, – произнес я, вспоминая предсказание Руджиери. – Магнаты не выпустят его из Кракова.

– Не выпустят? Но тогда, господа, выходит, что я – наследник французского престола. О-ла-ла! Вот это новость! – Генрих с хохотом подскочил ко мне, порывисто обняв за плечи. – Ты приносишь мне удачу, Шарль! За это стоит выпить! Франсуа! Мано! Вы, мсье Рейнар! Я приглашаю всех! – Он хотел еще что-то произнести, но, внезапно переменившись в лице, воззрился на командира своих пистольеров. – Мано, – точно разом позабыв о внезапном веселье, медленно произнес он, – ты, несомненно, герой, но все же ты поднял руку на своего короля. А это преступление, которое, как тебе известно, искупается кровью!

– Позвольте мне умереть, сир! – гордо вскинул подбородок отчаянный гасконец. – Если желаете, я прямо здесь и сейчас готов пронзить сердце кинжалом. Но, сир, я не раскаиваюсь.

– Проклятье! Я готов был простить тебя! – гневно выругался король. – Но ты едва не сломал мне челюсть и еще смеешь говорить, что поступил верно?!

– Брат мой! – начал было я. – Позвольте мне просить вас…

– Я не нуждаюсь в защите, Ваше Высочество! – прервал меня де Батц. – Прикажите мне умереть, сир, и покончим с этим!

– Молчи! – рявкнул я. – И не смей перебивать, когда я говорю! Анри! Конечно же, оскорбление действием, нанесенное вам рукой шевалье, есть преступление против Величества. Кто может с этим поспорить? Но всякий дворянин имеет право защищать честь своей жены или невесты от кого бы то ни было, даже силой оружия.

– Она ему не жена, коль является фрейлиной Марго. Стало быть, она ему невеста? – пристально глядя на Конфьянс, произнес будущий король Франции тоном, обещавшим весьма многое. – Так ли это, сударыня, или все же не так?

У меня похолодело в груди. Невзирая на несомненную любовь Мано, Конфьянс все это время проявляла к нему очень нежные, но лишь дружеские чувства. Стоило ей сейчас обмолвиться об этом лишь словечком, и место фаворитки нового Короля, пожалуй, было бы ей обеспечено. Судьба же шевалье де Батца была бы при этом безрадостна и коротка.

– Это так, сир! – непреклонно глядя на короля Наварры, твердо ответила девушка. – Я невеста этого дворянина и жду лишь возвращения своего духовника, брата Адриэна, чтобы обвенчаться. Прошу вас, благословите наш брак.

– Сакр Дье! Ни одна хорошая новость не приходит без плохой, – нахмурившись, выругался Беарнец. – Я решу вашу участь утром.

Злопамятность не входила в число многочисленных недостатков весьма противоречивого характера Генриха Наваррского. Проведя остаток ночи в «траурной попойке» по случаю безвременно ушедшего из жизни дорогого кузена Валуа, Его Величество милостиво решил не подвергать широкой огласке историю с вновь обретенным братом и уже утром приветствовал подошедший полк «своей» гвардии так, будто лишь вчера с ним расстался. Обреченный хранить тайну, Мано стоял рядом с Его Величеством, коротко поясняя то историю эскадрона Друзей Короля, то назначение странного украшения, обременявшего стальные горжеты Висельников.

Король Генрих радостно салютовал всадникам, возвращающимся с победой из-под Руассона. Нынче же ожидался большой праздник – женитьба коронеля полка Наваррской гвардии и любимой фрейлины Ее Величества. В замковой часовне, где происходила означенная церемония, не было свободных мест. Венценосная чета, почтившая свадьбу присутствием, невзирая на бледность и недомогание Ее Величества королевы, любезно поздравила новобрачных, желая им долгих лет счастья и многого, многого…

Мы с Лисом наблюдали эту умильную сцену из-за плотной бархатной портьеры, скрытые от чужих взоров в замечательно красивой ложе резного красного дерева, примыкавшей к королевской опочивальне. По мысли архитектора, хозяева замка, не обременяя себя излишними условностями, вполне могли присутствовать на мессе, едва поднявшись с ложа страсти. Весьма достойная предупредительность!

Я смотрел на происходящее в церкви, ловя себя на мысли, что институтское задание наконец-то выполнено, оставаться здесь больше нет никакой нужды, но… Это проклятое «но» – бич всех оперативников, – в который раз терзало наши сердца. Жизнь этого мира, ставшая, пусть всего лишь на неполные восемь месяцев, нашей, настоятельно требовала «оплаты по векселям». Мы каждый раз оставались в вечном долгу перед теми, кто нам верил, кто ради наших странных неведомых задач рисковал своей головой. Жить с этим было невыносимо тяжело. Всякий раз, возвращаясь домой, мы точно умирали, оставляя за собой неоконченные дела и неотданные долги.