Андрей Жвалевский - Четыре рассказа

«…после резкого разгона, а затем торможения адронов время повернет вспять!» – отстучал Мика на клавиатуре и оторопело уставился на монитор.

Реплика звучала красиво, очень «научно». Надо потом посоветоваться с каким-нибудь физиком, чтобы уж совсем ахинеи не написать. Но проблема была не в этом. Проблема была в том, что сюжет романа после ввода нового героя ушел куда-то вбок. Мика не сразу спохватился – уж слишком легко и просто тек текст. Да и некогда ему было особо анализировать в последнее время. Хлопоты переезда в клинику оставляли время только на то, чтобы быстро, не приходя в сознание, написать очередную порцию (десять тысяч знаков) и свалиться спать.

Теперь, когда за маму взялись хорошие швейцарские врачи, Мика наконец выкроил время, чтобы перечитать написанное.

Роман явно делился на две части. Первая, натужная и многословная, нуждалась в переписывании. А может и в выбрасывании. Особенно все описания природы, которые Мика с таким тщанием впихивал ради «литературности». С момента входа молодого физика начиналась вторая часть, динамичная и резкая. Текст напоминал больше сценарий, но это казалось правильным. Так и надо было вести эту историю – минимум прилагательных, минимум наречий, максимум глаголов. Каждая глава заканчивалась загадкой (тоже привычка сценариста – в «горизонталке» каждая серия должна заканчиваться «крючком»). Самое смешное, что подвешивая вопрос, Мика почти никогда не знал, какой ответ должен последовать. А если казалось, что знает, то быстро выяснялось, что ответ должен быть другим, не таким, как он виделся изначально.

И в результате получилось что-то очень интересное, что-то такое, что Мике нравилось самому – но роман писался поперек задуманного плана! Никогда, ни в одном сериале не допускалось ничего подобного! И вот теперь – нате: «Время повернет вспять…» Но Мика пишет драмеди, а не фантастику!

В отчаянии он уставился в огромное окно. Там красовалась Женева. Местные хвастались, что она не похожа ни на один другой швейцарский город. Мика не понимал этой гордости. Возможно, из-за того, что не был местным. Или из-за того, что не видел ни одного другого швейцарского города. Но вид озера его успокаивал. И вид домиков, аккуратно расставленных вдоль улиц. И горы, само собой.

Мика постарался ни о чем не думать. Через пару минут мысли перестали скакать и потекли спокойнее. Да, фантастика. Ну и что? Это снимать фантастику никто не хочет – дорого, а издавать-то, наверное, все равно что? Может, доже выгоднее издавать фантастику, чем лирическую комедию… Или как это у них в литературе называется?

А вообще мысль про поворот времени – прикольная. Все было бы задом наперед. Люди сначала вылезали бы из могил, потом молодели… Тут Мика сбился. Он вспомнил маму, когда ей было сорок два. Почему-то этот возраст застрял в памяти. Она казалась ему такой старой, а была такой молодой.

Ведь если время повернуть назад, она снова помолодеет! Она будет избавляться от всех своих бед и болячек. Она будет смеяться и веселиться!

Мика набросился на компьютер, как леопард на раненную антилопу. Не задумываясь, перемежал диалоги звучными, но непонятными терминами (потом уточним, потом!) и заставлял молодого ученого семимильными шагами осуществлять свою мечту.

И когда до последнего, решающего, эксперимента оставалось совсем чуть-чуть, Мика вдруг замер над клавиатурой.

– А я?..

– А я? – спросил Леонид вслух, не смущаясь, что общается с самим собой.

Он в последнее время все больше и больше перетекал в полубезумное состояние, и это нимало его не заботило. Вот и сейчас он смотрел на доску, покрытую греческими и латинскими буквами, арифметическими и другими знаками, на всю эту красоту, которая казалась нефизикам абракадаброй – и видел мир, в котором время течет назад. Мама снова заболевает и возвращается на кладбище… И Леня возвращается туда же, чтобы… чтобы умереть?

– Чтобы умереть, – повторил он вслух.

Слова отразились от стен и вернулись к нему. Он понял, что проиграл. Он так боялся умереть сам, а потом так не хотел убивать маму, что с радостью ухватился за идею обратного времени. И в результате готовился всех убить: маму, себя, всех остальных.

– Они умерли бы и сами! – сказал Леонид, окончательно окунаясь в раздвоение личности.

Ответил себе молча: «Вот именно – сами. А теперь умрут из-за тебя».

Это был логический тупик. Леня в отчаянии смотрел на ряды формул, как будто они могли дать ответ на вопрос, который лежал совсем в другой плоскости. Если бы он был философом, то использовал бы термин «моральная дилемма». Но Леня не был философом, поэтому сказал просто: