Андрей Жвалевский - Четыре рассказа

Всё выяснив и записав, Мика бросился на улицу. Вспомнил про нотик, вернулся. Еще раз поблагодарил врача. Поймал такси и попросил отвезти в ближайший банк…

…Кредит ему не дали. Пришлось выпрашивать деньги у продюсеров. Мика шел на поклон от отчаяния, он не очень-то верил в щедрость и благородство малознакомых людей. Однако первый же продюсер – генпродюсер канала – согласился выплатить аванс. Огромный аванс. Как раз такой, что хватило на половину суммы за лечение. За это пришлось подписать кабальный договор, но Мика не колебался ни секунды.

Остальные деньги добывал по знакомым. На крайний случай подумывал заложить квартиру, но обошлось: сумму собрал полностью за два дня.

И все эти дни продолжал писать. Теперь роман писался как будто сам. Мика видел своего героя, который понемногу выходил на первый план, оттесняя остальных. Мика просто записывал то, что видел.

Вот сейчас он катает свою старенькую мать в кресле-коляске по парку. Осень только начинается, прядки желтых и красных листьев похожи на мелирование в прическах девочек-кислотниц…

Осень уже заканчивалась, последние прядки желтых и красных листьев были похожи на мелирование в прическах девочек-кислотниц. Лёня подумал это и удивился: раньше он такими красивостями в уме не оперировал. Это все мама. Она стремительно шла на поправку, Лёне нравилось катать ее по парку и слушать, как она вслух читает книжку стихов. Книжку он, к своему удивлению, обнаружил в шкафу и принес в больницу. Автора – какого-то Мику Кудрявцева – он никогда не слышал, зато маме он пришелся по вкусу. Некоторые вирши она даже выучила наизусть: «Ах, сударыня, полноте… Полноте ждать помидоров…» Видимо, повлияло и на Лёника.

Так она его звала – Лёник. Услышав в первый раз, он хотел возмутиться, но момент был неудачный. Он осторожно перекладывал почти невесомое мамино тело с кровати на каталку. Во второй раз «Лёник» почти не царапнул, а в третий имя прозвучало очень по-домашнему. Никто его так не называл. «Лёник» стал паролем, интимным словом, которым они пользовались только наедине.

Мысли об убийстве иногда возвращались, но он никак не мог поверить в такую возможность. Потому отгонял бредовую идею бредовыми отмазками: «Она такая слабая», «Сегодня я слишком устал», «А вдруг врач зайдет?».

В кабинете, за письменным столом (он окончательно ушел в теорию), иногда накатывал тот животный страх несуществования, из которого и родилась идея убить маму. Абстрактно он понимал, что просто защищает свою жизнь. Погибнуть должен кто-то один – так почему не эта дряхлая женщина?

Но когда садился к маме на краешек кровати и начинал рассказывать о своих успехах, о новой безумной теории, о шуме, который поднялся после его выступления – она смотрела на него в таком искреннем восхищении, с такой ясной искрой любви в глазах… Абстракции таяли от этой любви. А вернее всего, происходило не таяние, а сухая возгонка, потому что даже лужиц не оставалось от абстрактных страхов.

В один прекрасный день Леонид получил сразу две приятные новости: маму выписывали домой и его отправляли на БАК. По парадоксальной логике жизни, два плюса дали в итоге большой жирный минус. Дома за мамой требовался уход, без Лёни она не могла выполнить элементарных вещей. Но и командировку на Большой Адронный отменить было никак нельзя. Группа Леонида разработала эксперимент, который надо было ставить сразу после пуска БАКа, пока энергии были еще велики. Вернее, должны быть велики – ведь коллайдер пока никто не запускал. Потом, если верить расчетам, энергии будут только падать, и проверить безумную идею не получится.

Надо было оставаться с мамой, и надо было ехать. Впрочем, не зря Леонида считали лучшим логиком в институте. Он нашел третий выход:

– Мама, мы поедем вместе…

– Мама, мы поедем вместе, – сказал Мика в стотысячный раз, но взгляд мамы оставался все таким же тревожным.

Она с самого начала была против этой поездки в чужую страну, где все не так. Где можно сделать что-нибудь неправильно, и тебя за это накажут. В лучшем (или худшем?) случае отругают. Это же Швейцария!

Но Мика на жалобные взгляды не поддавался. В оплату лечения сразу входил проезд и проживание одного сопровождающего, и Мика решительно послал всех – даже генпродюсера, с которым подписал кабальный контракт.

– У меня мама умирает, – говорил совершенно спокойным голосом, – и есть шанс ее спасти.