Любомир Николов - Десятый праведник

Николай вдруг понял, что скрывается за этими словами из Библии, и ему показалось, что он превращается в полый сосуд, заполняемый кусочками льда. Иоаннит считал, что совершает благодеяние, приобщая его к их самоубийственному начинанию. Безумцы, безумцы, безумцы. Он изо всех сил напряг мускулы в бессмысленной попытке освободиться от прочной хватки веревок.

— Отпустите меня! Я не хочу умирать, сволочи!

Ничто не помогало. Связали его крепко. Высокий укоризненно покачал головой.

— Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов — участь в озере, горящем огнем и серою. — Он повернулся к своим спутникам и повысил голос: — Блаженны те, кто омоет одежды свои, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. И Дух, и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром.

Словно по сигналу, иоанниты начали стаскивать грубые одежды, оставаясь в белых длинных балахонах. Предводитель опять указал на дерево.

— Брат Амброзий! Напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего. Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников. — Он вновь взглянул на Николая и добавил почти нормальным человеческим голосом: — Семи, семи, семи… И спрашивается, почему не азот, седьмой элемент, но шестой, углерод, становится орудием провидения божьего? Число скрыто, брат мой, скрыто от глупцов и неверных. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть. Понимаешь теперь великую тайну? Так разве основа человека не шестерка углерода, замененная в Евангелии соседним числом затем только, чтобы лишь посвященный мог догадаться?

— Пусти меня, — безнадежно попросил Николай. — Я не из ваших.

Не успев договорить, он уже понял, что все бесполезно. Иоанниты смотрели на него с сочувствием, как любящий родитель смотрит на больного ребенка, который отказывается выпить горькое лекарство.

— Кого я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся. — Высокий повернулся спиной и крикнул: — Идите и вылейте семь чаш гнева божия на землю!

Наступила тишина. Даже ветер перестал шуршать листвой. Иоанниты медленно, словно роботы, потянулись в направлении огня, где их ждали остальные, тоже одетые в белое. Брат Амброзий воткнул факел в рыхлую землю и сел ближе к дереву с бумагой на коленях и пером в руке. Что он собирается записывать? И какой смысл делать это, если ядерный взрыв, который они намереваются произвести, испепелит все, включая записки? Нет, в поведении этих безумцев была некоторая логика. Наверное, они допускали, что у них опять ничего не выйдет, и решили запротоколировать ход эксперимента, чтобы потом провести анализ.

Николай присмотрелся к Амброзию. Иоаннит выглядел совсем молоденьким, вряд ему было больше двадцати лет. Из-за длинных русых волос и жидкой рыжеватой бороды его лицо казалось обрамленным светлым ореолом. В полумраке глаза его лучились голубоватым блеском, похожим на блеск только что отполированной меди. И охота ему в столь раннем возрасте добровольно идти на смерть? Может быть, он все же окажется чуть разумней остальных?

— Эй, Амброзий, послушай! — прошептал он и вздохнул от внезапно появившейся надежды, когда юноша повернул голову в его сторону. — Слушай меня хорошенько, приятель. Ты должен меня развязать. Никто и внимания не обратит, сейчас самое время уходить. Перейдем через хребет, и мы спасены. — Говорил он лихорадочно, торопливо, не выбирая слов. — Там жизнь, парень. Что ты видел в жизни? До Вельтбурга и пятидесяти километров не будет. Можем вместе туда пойти. Деньги у меня есть, много денег. Я все тебе дам — женщин, вино, гашиш, развлечения. Ну что ты выиграешь, оставшись здесь? Они без тебя обойдутся. Зачем тебе умирать?

Он замолчал, чтобы перевести дух, и в тишине раздался тоненький, почти детский голосок Амброзия:

— Побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень, и на камне написано новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает.

— Но я не хочу умирать вот так! — в ярости возразил Николай. — Неужели в тебе нет хоть капельки христианского милосердия?

На миг иоаннит задумался, потом кивнул и медленно встал. «Поддается, — торжествующе подумал пленник. — Получилось! Вырвусь, может быть, время еще есть…»

Он был настолько уверен в успехе, что не сообразил, что происходит, пока юноша не закончил рисовать знак у него на лбу.