Андрей Попов - Сломанная вселенная

– Наконец-то!.. Наконец-то настал тот день, в который мы не верили, но о котором так много говорили наши пророки! Поглядите!

Он указал своей тростью в сторону серого отмирающего неба, бросавшего на его лицо бледную тень смерти. Там, среди чередующихся тонов небытия и мрачной нереальности, были хорошо видимы очертания шестиконечной дыры.

– Глядите!! — его голос уподобился разразившемуся грому. — Это же черное солнце! Многие мои научные труды и математические уравнения доказывали, что этот день когда-то наступит… Но, друзья мои! Это не повод для безнадежного отчаяния! Мы должны принять смерть достойную разумных существ. Прежде, чем все поглотит черный огонь, прежде, чем мир обратится в Хаос — тот самый, из которого он возник, покаемся в своих грехах! Очистим себя, свои чувства, мысли и душу!

По толпе слушающих пробежал взволнованный шумок. Все принялись переговариваться, сначала тихо, потом все громче. И после этого стали доноситься выкрики:

– А что для этого надо?

– Как именно мы должны каяться?

– Мироздание гибнет! И мы хотим уйти из него с чистой совестью!

Философ обвел публику долгим испытывающим взглядом. Все его три глаза — окружность, трапеция и равнобедренный треугольник — были широко открыты, а в зрачках еще тлели маленькие искорки гаснущей жизни.

– Для того, чтобы очиститься, необходимо есть прах умирающего мира! — он нагнулся, зачерпнул горсть каменной пыли и жадно схватил ее ртом.

– Будем есть прах! — повторили слушающие, и каждый стал наклоняться к земле, чтобы достать свою часть для очищения.

Максим не в силах был дольше на это смотреть.

– Безумие какое-то…

Он пошел прочь, вновь растворившись в объятиях леса, хотя и скрывающего этот полумертвый и наверняка последний свет, льющийся с неба, но заодно скрывающего то сумасшествие, которое творится вокруг. Сам не понимая, как он блудил-бродил, но почему-то вновь оказался на поляне Милеуса. Та же покосившаяся хижина… черные призраки деревьев… удручающий вой ветра над самой головой. Он боялся поднять глаза повыше, а когда все же осмелился, то вздрогнул.

Милеуса не было.

То есть — вообще. Те два дерева, на которых он был распят, стояли болезненно изогнутые. Даже просматривались дырки от недавно вбитых кольев. К счастью, не было видать и трупа поблизости… Максим снова кинулся к хижине, открыл ее… Пусто. Посмотрел по разным концам поляны. И вот тут он увидел то, что ему лучше было вообще никогда не видеть.

Примерно шагах в двадцати лежало брюхом на земле огромное страшное чудовище. Его длинная шерсть свисала до самой травы, в передних и задних лапах все еще торчали колья. Чудовище медленно шевелилось, стонало… А из пасти у него торчали такие здоровенные клыки, что никакой крупный зверь не осмелился бы выйти с ним на поединок. От своей тяжести оно повалило уже десяток деревьев. Когда оно скалило пасть и рычало, по коже бежала дрожь. Максим еле удержал равновесие, чтобы не шлепнуться наземь.

– Миле… ус?

Чудовище резко повернуло голову и громко заревело в поднебесье. Да так, что заложило в ушах.

…не помня себя, Максим несся прочь от этого места, прочь от всех кошмаров и, пожалуй, прочь от самого себя. После ему пришлось потратить много времени, чтобы найти в сумраке свою тропинку, и он, скорее всего — просто от безысходности, решил направиться к башне Придумаем, заведомо зная, что встретит там картину такую же безнадежную.

Еще издали Максим понял, что никакой башни нет… уже нет. Это гордое, возносящееся над всем миром сооружение обычно бывало видно еще задолго до того, как к нему приближались. Он пристально вглядывался в неясную контрастность неба — безрезультатно. Башня явно отсутствовала. Покидая лес и выходя на равнину, Максим даже зажмурил глаза. Боялся снова их открыть. Боялся вообще смотреть на происходящее вокруг. Но увы, очередной удар был неотвратим.

На том месте, где некогда находилась эта великолепная стройка, сейчас громоздились груды беспорядочных кирпичных глыб, разбросанных далеко по долине. Непонятно: то ли она рухнула от наклона, то ли была повержена землетрясением. Однако факт от этого не менялся: на фоне потемневшего облика Мироздания выделялись еще более темные очертания больших осколков прежнего великолепия, смешанных, разбросанных, раскиданных по сторонам силой первичного хаоса и уныло застывших в своей неподвижности.

Максим робко приблизился. К месту иль не к месту, скорее всего — не к месту, но ему вдруг припомнилась одна фраза из очень-очень древней книги, где говорится, что «Вавилон великий воспомянут перед Богом». Фраза возникла и тотчас исчезла, опускаясь на дно забвения. Что от нее толку?