Хулиан дель Касаль - Средь сумерек и теней. Избранные стихотворения

Цветы? Земных не нужно! Лишь небесных
Желаю!
Словно рыхлый горный склон,
Усталая рассыпься оболочка!
Тобою сдавлен, скован, – будто кольца
Змея смыкает – и съедает сердце,
И проползает в темную обитель
Моей души, – раскачивает черной
Главою, и смеется пастью алой…
О, как заклятья пагубные, сгиньте,
Сплетения колец! Растите, крылья,
Где руки были! Возноситесь, очи,
В нездешние, торжественные сферы, —
И, горней благодатью переполнясь,
Потоки света на людей пролейте!

Пускай в садах истомных и росистых
Певец досужий цветики срывает;
Я, бледный от любви, стою во мраке,
Окутанный волшебной плащаницей —
Астральным блеском! – и в саду небесном
Букетом чудным сочетаю звезды, —
Бестрепетно сбираю свет руками.
И отыщу в краю, где тучи дремлют,
Любимую! И лучшую звезду
Ей прикреплю на грудь, – а остальные
Рассею по кудрям ее воздушным.

…И солнце блещет. И в эфире вижу
Я горький кубок; дрожь объемлет губы —
Не от боязни мерзостной – от гнева!..
Вселенная вздымает по утрам
Руками благодатной полудремы
Ленивую, медлительную землю —
Бессмертный кубок, в коем [. . .]
Кипит под солнцем жизненная сила! —
Ребенку резвому, авантюристу
С никчемною душой, изящной даме,
Которая следит истомным взором,
Как неземные расцветают розы, —
Земля предстанет радугой веселой,
Потоком, что несется, чист и юн,
По благовонным долам; он истому
И резвость омывает влагой свежей!
А для меня, влюбленного в людей,
Угрюмого, упрямого скитальца,
Земля являет самый скорбный вид.
И на челе моем, избитом жизнью,
Лежит она ярмом – громадным, темным!..
Чело склоняю, нагибаю шею,
Со сжатыми губами умираю.

О ритмы тела, о напевы плоти,
Напиток дивный, жизнедатный нектар
Волшебных очертаний! Разве чудо,
Что Лазарь встал из гроба? – Иисус
Красавицу привел к его могиле!

Я ныне предстаю Мемноном – ныне
Поет во мне сияние Вселенной;
Смиренным руслом предстаю – бурлят
Бессмертные во мне потоки жизни…
Был я ручьем, который светлой влагой
Устал питать бездушные растенья
И, в благородное влюбленный Солнце,
Пересыхает под его лучами.
И был я мехом с молодым вином:
Вино играет, бродит, разрывает —
И прочь уходит струйкою безмолвной.
И был я гладиатором, который
Лицо щитом сокрыв, не хочет биться,
И падает покорно и бесславно…
И вдруг опять – приливы силы юной
Волной морскою душу затопили,
Бурлят, играют – и усталый пыл
Зажегся вновь – и полнят воздух свежий
Чарующая песнь и запах меда:
Благоуханные возносит руки
В изящном жесте предо мной Помона.

О магно злополучный
Своих волос нечесаные клочья
Иссохшими выдергивал руками:

«– Личина я, и выдумка, – твердил он, —
И эта плоть, и этот лик брадатый,
И эта память загнанного зверя,
Что, как седло на спину скакуна,
Ложится на истерзанную душу, —
Клянусь лучом, явившимся во мраке
Душе усталой, – это не Омагно!

– Но эти очи, дорогие очи,
Что обличают выдумку – мои!
Палят меня, палят, не спят вовеки,
И молятся, и небу – про меня,
А мне – про небо начинают повесть!
Ужели только чтобы в очи эти
Отравная соринка залетела,
Ваял Господь мои литые плечи?
Иду, кричу; разрыв до основанья
Развалины седые, пью безумно —
Природа! матерь тысячи сердец! —
В ключах твоих почерпать жизни алчу.
Кусаю, мучу; каменные длани
Лобзаю – и немедля отвергаю;
Незримую главу с безумной страстью
Моими пересохшими руками
Ласкаю, расплетаю пряди кос,
И – простираюсь, и – стопы лобзаю
Воздушные, слезами омывая.
А в полночь исполняюсь дивной дрожи,
И в черепе прожорливые очи
Пылают, и вращаются в глазницах —
Дрожу, сжимаюсь, ожидаю, стражду:
Возвестие придет ли на рассвете?
Но с каждою зарею – столь же скудным
И немощным я вижу бытие,
Подобное последней капле млека,
На истощенном вымени повисшей;
Презренное, как бремя муравья,
Прогорклое, как семя в клетке птичьей…»

Обглоданные кисти винограда,
Истерзанные, черные – такими
Я вижу руки скорбного Омагно!..

Безмолвная земля и голос вещий
Страдающего сердца – мне ответят.