Хулиан дель Касаль - Средь сумерек и теней. Избранные стихотворения

Я жил, я умер: погребенный в теле,
Досель живу и двигаюсь; забрало —
Крепчайшая броня восьмого века, —
Моей личины много, много легче!
Смятенный череп удержать пытаюсь:
Коль наземь рухнет, океаны слез
[. . . . . .] и не диво!
Стенать? Я не стенаю: лишь холопы
И женщины стенают;
И трубадуры юные, чьи руки
Неопытны для ветхой лиры… Впрочем,
Я существую, словно изливая
Все существо мое одним рыданьем…
Свои останки, что ни день, подъемлю,
Слагаю воедино, волоку —
Пред человечьи взоры, пред дневной
Разящий свет – как будто плоть живую…
Но если бы дано мне было прахом
Явиться свету, как являюсь мраку —
Личину сбросить, – быстро бы узрели
Безгласный труп, сползающий на землю —
Как мертвая гора, по мертвым склонам
Сползающая в мертвую долину!

Я жил; я долгу посвятил оружье —
Ни разу солнце в небе не блистало,
Борьбы моей не видев и победы…
Не говорить, не зреть, не мыслить жажду!
Скрестивши руки, словно в туче мрачной,
Я потонул бы в гибельном покое!..
И в час ночной, когда уснуть велит
Живая жизнь своим бойцам усталым, —
Спиной к живущим обернусь; и в стену
Челом уткнусь; и, словно смысл и суть
Земных моих борений, мне предстанут:
Юницы нежной локоны златые —
И голова оснеженная старца!

Когда, о вдохновенье,
Когда в твоих объятиях покоюсь —
Жизнь широка, прекрасна, светоносна!
О, если тот, иль этот, или я
Живем в печали – виноваты сами!
Родится конь – ему до крыльев дальше,
Чем человеку, в чьих руках огромных
Уже провидеть можно бремя крыльев!
Родится конь – уздой ему лишь ветер, —
Безудержный, шальной, – а человеку
Бросает жизнь поводья в колыбель.
Мы непокорны; мчимся, спотыкаясь,
В болотах гибнем – и виним себя же;
От пламени спасаем и колючек
Постылые поводья – и не бросим
Ни солнцу, ни [. .] жизни вызов.
Куем свое же счастье и несчастье,
И каждый сам себя кует; на тупость
И неуменье жаловаться стыдно —
И неуместно! Пой же, пой же гимны —
Хотя ехидны грудь твою изгрызли, —
Твори пэан величию Вселенной!

Рабочий прокопченный, и больная
Рабыня с изможденными руками;
И та, что подставляет солнцу пальцы
Распухшие – и, будто бы цыганка,
Счастливая и чувственная, юбку
Вздымает, и кружится, и ликует;
Ребенок, что ненастья не боится
И, как солдат, несущий тяжкий ранец,
Влачится в школу; и людское стадо,
Тупое, беспросветное, безмолвно
С рассвета до заката хлеб насущный
Взыскующее тяжкими трудами, —
Меня разбудят, как заря – Мемнона.
И дети, строфы жизни, и святые,
Поблекшие, бестрепетные старцы,
И черный горн, в котором переплавит
Победу в пораженье победитель, —
Астианакс и Андромаха – лучше,
Да! лучше, чем создания Гомера!

Природа! ты не старишься! И мир
От минотавра к мотыльку стремится,
А мотылек – летит на пламень солнца…
О Боже! Дайте женщине, уставшей
Любить – разгладить притираньем
Морщины – и опять вернется прелесть.
Старухи, молодитесь! Дайте юным
Созданиям чело венком украсить!
Напиться света – что водой соленой
Уста смочить, – горчайшей влагой жизни
Себя обжечь!.. И стройная фаланга
Решившихся на приступ, – как бесстрашно
Кладут они вчерашним божествам
На рамена беспомощные руку! —
И легкие шаги в пустом пространстве —
Поэзия! крылатая строфа!
Ей ни в терцинах пышных, ни в октавах,
Ни в сладостных сонетах не вместиться!

Настройте струны солнечных лучей
На склоне горном! Станет лоно моря —
Жемчужное, пылающее, – лоном,
Где новая строфа взойдет во блеске!

Как дожи веницейские, – виденья
Бесплотные, бескровные, в чертогах
Умолкших, потемневших, разодеты
В старинные колеты, – шагом тихим
Бредущие, в безмолвном зове нам
Являющие высохшие десны, —
Так, на ветвях иссохших и усталых,
На сломанных подсвечниках, на темных
Старинных диадемах ныне бродят
В колетах древних духи рифмы ветхой!
Ужели на стволах засохших, мертвых
Свивают гнезда вестники рассвета —
Веселые, ликующие птицы?
Листва густая, свежая, и ствол
Высокий и могучий им любезны!
Но честь восходит в небо вместе с солнцем —
Заходит много позже, – битвы громом
И подвигами славными насытясь;
И разум ясный в изможденном теле —
Устало спит; и пылкие стихи,
Блуждая в небесах, разбитой лиры
Касаются, не исторгая звука!
Прости же мне, о новая строфа,
Мой грубый пыл… Когда, о вдохновенье,
Когда в твоих объятьях упокоюсь?