Хулиан дель Касаль - Средь сумерек и теней. Избранные стихотворения

Мертвец, лучами чистого светила,
Что навестило землю, обогретый,
Златым покровом на костях остывших
Могильный прах восчувствовал, и к солнцу
Восстал с восторгом; прожил день единый —
И умер вновь. – И вот его стихи:

«Душа благая, ты ко мне взываешь
И, словно белый блеск светил январских,
В разрушенный чертог моей груди
Вливаешься, мерцаешь, и останки
Прожорливых насельников чертога —
О чудо! – в кротких обращаешь горлиц.
О свежесть, чистота, сиянье, нежность,
Летунья, суете людской чужая,
Владычица, чьи волосы – что смоль;
Умерший стих тебе встает навстречу,
Как в тихие рассветные часы
Над море темным золотое солнце;
И все живое мчится в поднебесье,
И мантию за ним несет в полете —
И пред тобою складками ложится
Огромное на землю [. .],
Как римская преславная порфира.
Владычица! пройдешь – следы лобзаю;
Светла теперь земля, благоуханна!
Тот самый стих, который без пощады
Изгрызла пошлая, срамная жизнь,
Который с жаждущих, иссохших губ
Шершавыми срывался лоскутами —
Теперь напевно и победно льется
И, как волна морская в блеске полдня,
Стремится, пенясь, под лазурным сводом…
О чудо, чудо! О любовь!
И ныне
Я не один пред ликом вечной жизни;
И светлый час, и вожделенный час
Покоя и цветенья мне обещан».

Промолвил; и распахнутые руки
Простер певец, дабы обнять… Живая
Любовь, его питавшая строфу —
Не долее строфы существовала.
Душой несчастной, пылкою душою,
Что и от самой малой искры вспыхнет,
[. . . . . .], а виденье,
Блистая, ускользнуло из объятий;
Орлицей мертвой пало; и [.]
Умолк, померк, ушел в свою могилу.

Пространствам горним я отдаться жажду,
Покоя причаститься… Плащаницей
Окутан светозарной, пьян восторгом,
Пойду, по белым облакам ступая…
Там обитают Данте и светила.
Я знаю это, знаю – ибо видел
В чистейший некий час, как нежный венчик
Раскрыл цветок – и так же, точно так же
Раскроет лепестки моя душа.
Внемлите, я скажу вам: это будет
Внезапно, как рассветный луч, внезапно,
Как вешнее цветение воздушной,
Душистой, восхитительной сирени.
О горе мне! хотел бы вам поведать,
Запечатлеть волшебные виденья,
Что чередой проходят пред очами,
Ликующим подобные орлицам!
Но убоявшись голосов людских,
Меня покинут золотые птицы —
Летят, уже летят… Глядите: кровь
Моя из раны льется.
И вот он, символ нынешнего мира —
Глядите: перебитое крыло.
В почете злато, а душа – в забвенье!
Глядите, как душа моя томится
Плененной ланью в тесноте загона!
Но не смирюсь —
и отомщу, рыдая!

Я жив еще? Зачем, когда мое
Ликующее тело, андалузка,
Что саваном, укрыла ты мантильей?
Я не стыжусь! – пускай найдут и видят,
Что в сердце мне впилась твоя заколка!

Уходишь! За тобой незримой свитой
На свежих подымаются стеблях
Мои жасмины и мои гвоздики;
Уходишь! Все уходят! И глядишь
Ты на меня – и, чудится, роняешь
Со звоном драгоценный камень в кубок.
К твоим рукам простертым я тянусь,
Как жаждущий – к животворящим гроздьям…

И дух мой над землею ты подъемлешь,
Как будто птица нежная – птенца.

Как вырастают пальмы на песках,
И розы на прибрежье вод соленых,
Так и стихи возносятся из боли —
Смятенны, огнецветны, благовонны.
Так по морю, среди зеленой хляби,
С поникшей мачтой, порванным ветрилом,
Разверстый борт волнам подставив алчным,
Когда сраженья умолкают громы,
Гоним ветрами, движется корабль…

О ужас, ужас! На земле и в море
Трещало, бушевало и рыдало;
Поверженные горы по равнинам
Катились; и, как мутные моря,
Равнины, где внезапно вздулись реки,
В моря впадали; в каждой котловине,
Казалось, морем был затоплен город;
На небосводе почерневшем звезды
Погасли; и лохмотьями ветрa
Во мраке бились, мчались, разрывались,
И сталкивались, и летели вниз,
По склонам гор воздушных громыхая;
Катились и крутились – а меж туч
Безумные светила полыхали.

Но вышло солнце; на земле и в море
Светло и тихо, как в чертоге брачном:
Плодотворит и очищает буря!
Уже в просторе висли голубом,
Подобно занавескам исполинским,
Плащи ветров свирепых, горним громом
Растерзанные в клочья. Неизменно
И долго, долго после исцеленья
Края зажившей раны розовеют!
А судно меж волнами, как дитя,
Играло, танцевало и резвилось.