Александр Милкус: Как мы перестраивали советское образование и что из этого вышло [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Артем Хромов пообещал уважить просьбу чиновника и привести в Минобрнауки через год слона.

– Пусть они нам только двери откроют, чтобы он вошел, – добавил предусмотрительный Хромов.

Андрей Фурсенко:

– Как-то, когда я уже работал помощником президента, я поехал на одну международную конференцию. И там выступали министры образования Италии и Франции. Я подошел к ним поздороваться. И говорю: хочу сказать, я ваш в некотором смысле коллега, я в течение восьми лет был министром образования и науки России. Они говорят: что, такое бывает, что восемь лет на этом месте? Такого в принципе быть не может…

Если человеку очень нравится быть министром, то это, наверное, предмет для того, чтобы его начальство задумалось, правильно ли оно выбрало.

– Именно потому, что у вас сложился такой имидж, вы и не вошли в новый состав Кабинета министров в 2012 году?

– Я вообще считаю, что два срока для министра – много. Если бы не кризис 2008 года, наверное, надо было уходить раньше.

– Почему? Вы же сделали много. Вы запустили много правильных процессов. Вы были уверены, что те, кто придет за вами, продолжат ваши преобразования?

– Я уверен, что надо менять систему. И должны меняться люди…

21 мая 2012 года Андрей Фурсенко оставил пост министра образования и науки и был назначен помощником Президента Российской Федерации.

Итак, больше тридцати лет, витиевато плутая, российская система образования протаптывает собственный путь. Но вот вопрос: насколько далеко при этом ушла она от советской системы? Почему словно сегодняшние читаются откровения учителей и школьных директоров 80-х годов? И про скучные уроки, и про отсталость классно-урочной системы, и про отсутствие необходимого оборудования для лабораторий и перегрузку педагогов и школьников?

Почему из документа в документ, от манифеста – к концепции, от программы – к доктрине мы читаем про то, что школы нужно избавить от лишних бумаг и отчетов? Почему все идет и идет вялый разговор о повышении статуса учителя? И о том, что учебники не соответствуют нынешнему уровню науки, что они тоскливы и написаны суконным языком? Почему все протяжнее стоны о непосильной нагрузке учеников? Почему учителя и школьные администраторы гораздо больше, чем в советское время, боятся десятков проверяющих, пикирующих на образовательные учреждения, словно сова на мышонка?

Почему романтичные мечты о свободной школе в общем-то для многих так и остались мечтами? Или же все-таки пронесся по школьным коридорам свежий ветер новой жизни?

Елена Ленская:

– Россия и Чили начали реформироваться в одно и то же время. У них ушел Пиночет, а у нас образовалась Российская Федерация как самостоятельное государство. На тот момент в Чили было 25 % неграмотного населения, а в России его вовсе не было. Думаю, не ошибусь, если скажу, что теперь у нас появилось около 2 % неграмотного населения. И в Чили осталось примерно столько же.

Почему так случилось? Потому что, когда в Чили начались преобразования, некий политический деятель, который стал министром образования, человек невероятно деятельный, оставил программу развития образования на 20 лет вперед. И договорился со всеми партиями, что, кто бы из них ни пришел к власти, они будут продолжать делать то, что в этой программе написано.

У нас ведь происходило все ровно наоборот. Приходит следующий министр – всех распускаем, разгоняем. В министерстве образования в двух соседних кабинетах по поводу одного и того же события можно было услышать совершенно противоположные точки зрения.

В Чили же все точно знали, что происходит в данный период, и квалифицированно могли рассказать. Вот сейчас мы меняем учебники, а завтра будем менять что-то другое. Не было ощущения, что люди говорили заученно. Они и вправду верили в то, что они делают общее и очень нужное дело.

Пока собиралась и писалась эта книжка, я много размышлял над тем, почему благородные постулаты «Педагогики сотрудничества», так в общем-то легко выполнимые («мы идем за учеником», «нет слабых учеников», «все хотят делать ставку на сильных учеников, а мы хотим помогать слабым»), остались незамеченными многими педагогическими коллективами, будто их и не было? И отзвуки их находятся лишь в презентациях, которые учителя пишут во время обязательного периода повышения квалификации?