Александр Милкус: Как мы перестраивали советское образование и что из этого вышло [litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Но вы тоже член команды. А, значит, и вы несете за него ответственность…

– Да, я несу ответственность. Более того, когда начинают ругать ЕГЭ, я его рьяно защищаю и говорю, что я была одним из его идеологов. Я не была автором ЕГЭ, я не могу себе присвоить эту идею, но я была ее явным сторонником. И человеком, который принимал очень активное участие в том, чтобы эта идея в России была реализована.

Андрей Александрович развил и реализовал идею введения уровневого образования, профессионального образования. Это очень большое благо и дополнительные возможности для наших детей.

При Фурсенко был введен широкий спектр академических свобод для вузов, когда вузы самостоятельно, исходя из потребностей экономики региона, запроса работодателя, запроса студентов могли определять содержание своих образовательных программ. 70 % магистерских программ и 50 % содержания бакалаврских программ определяется вузом.

При нем возникли механизмы, которые включили работодателей в процесс развития профессионального образования.

При нем появилась система общественно-профессиональной аттестации образовательных программ.

При нем заработали наконец-то общественные советы и органы самоуправления и в школах, и в вузах.

При Андрее Александровиче начались активные процессы, связанные с интеграцией науки и образования, что очень важно для высшей школы. Ведь рейтинги, в которых сейчас вузы нашей страны показывают неплохие результаты, – это как раз итог сочетания научного и образовательного процесса. Он дает повышение качества.

И появились новые типы университетов – национальные, исследовательские, федеральные, опорные университеты.

Ярослав Кузьминов:

– Окончательный переход на ЕГЭ при Андрее Александровиче был сделан. Полный переход на Болонскую систему – при Андрее Александровиче был сделан. Основы нормативно-подушевого финансирования – при нем. Программа развития, большие программы поддержки лидеров инновационных вузов. Помните, 62 инновационных вуза были отобраны. Потом национально-исследовательские, федеральные университеты – все это Андрей Александрович Фурсенко делал.

У Фурсенко достижений не меньше, чем у Филиппова. Одно дело – начать, а другое дело – довести до конца.

Из беседы с Игорем Реморенко:

– Как-то Андрей Александрович рассказывал такую историю. Есть такой клуб министров образования, когда министры встречаются в какой-то стране Европы и обсуждают, как у них обстоят дела. И вот Летиция Моратти, это министр образования Италии, собирала министров у себя. И приехал Андрей Александрович. Она говорит: ну, Андрей Александрович, как у вас обстоят дела? В Италии тогда было жуткое сопротивление реформам, которые она проводила. В Риме можно было увидеть висящие растяжки: «Долой Летицию Моратти». Народ выходил и скандировал, что ее надо убрать. Ее действительно убрали. И потом она стала мэром Милана.

И вот она спрашивает Андрея Александровича: ну как у вас, бастуют преподаватели? Он говорит: да, есть такое. А студенты устраивают пикеты? Он говорит: устраивают. И в газетах, поди, все плохое пишут? Да, в газетах тоже плохо пишут. Ну, тогда welcome to club.

– Система, которую ему удалось построить в кооперации по ряду направлений с предприятиями реального сектора, с наукой, получилась.

– При этом он был самым непопулярным?

– Он как-то не боялся этой непопулярности. К тому времени, как он стал обретать популярность, он и ушел. Тогда как раз стали появляться положительные результаты его реформ, улучшилось положение России в международных сопоставительных исследованиях.

– В итоге можно сформулировать, что удалось министерству Фурсенко сделать для будущего образования России?

– Я думаю, что, если очень общо, то, думаю, ему удалось построить систему более справедливого, прозрачного распределения ресурсов, чего прежде не было.

Из беседы с Андреем Фурсенко:

– Вы уже через несколько лет стали одним из самых непопулярных министров в кабинете министров. Насколько это было для вас обидно, неприятно?

– Есть две оценки. За это же время публичное отношение к качеству образования устойчиво улучшалось. Причем по разным опросам, и ВЦИОМа, и даже по опросам у ФСО. У нас качество образования в стране росло.

– А как вы объясняете это противоречие – отношение к вам как к министру ухудшалось, а к системе образования улучшалось?

– Любые конкретные проблемы персонализируются. Это стандартная вещь, это всегда так. Мы хотим знать, кто за это отвечает. Кто несет ответственность. Это правильно. А общее ощущение редко связывается с конкретным человеком – с конкретным исполнительным органом власти, с министром региональным или федеральным. Особенно если этот чиновник достаточно последовательно проводит какие-то изменения.