Лидия Чуковская - Борис Житков

«По ночам я пишу… „Почемучку“, — записывает он в дневнике 31 августа 1936 года. — Уж дело близится к трем листам… Не было еще примера „производственной“ книжки для четырехлетних». «Поверьте, что описать метро почемучьим языком мне было нелегко, — писал он 1 сентября 1936 года художнице Сафоновой, иллюстрировавшей его книгу. — Из мозгов, говорю, опилки сыплются».

Каждый рассказ Житкова для маленьких — будь то «Красный командир», или «Разиня», или «Как папа меня спасал» — имеет драматическое зерно, напряженный сюжет. Житков понимал, что и «познавательная» книга для маленьких должна иметь сюжет, развиваться драматически, иначе дети, да еще четырехлетние, будут воспринимать ее со скукой, то есть не воспримут вовсе. Книга «Что я видел», по замыслу автора, — энциклопедия, собрание ответов на самые разные «почему». Она должна объяснить четырехлетнему ребенку, что такое метро, что такое баштан, Красная Армия, аэропорт и зоосад. В научно-художественных книгах Житкова для подростков сюжетом, придающим им драматическое напряжение, были «перипетии научной мысли». «Провалы и удачи гениальных исследователей — вот что должно драматизировать „производственную“ книгу», — писал Житков в статье «О „производственной“ книге». Четырехлетние же не интересуются перипетиями научной мысли и провалами и удачами исследователей. Они ждут прямого ответа на прямые и совершенно конкретные вопросы: что такое метро? Кто живет в зоологическом саду? А почему у слона такой длинный хобот? Значит, сюжетом «познавательной» книги для маленьких не может быть «борьба и трагедия», драматизировать ее должно что-то другое. Чем же будут связаны между собой все эти предметы, столь далекие друг от друга: баштан и аэропорт, Дворец пионеров и Красная Армия?

Сюжетом книги Житков сделал путешествие четырехлетнего Алеши. С мамой Алеша побывал в Москве — впервые увидел вокзал, поезд, а потом такси, семафор, гостиницу, Кремль. Из Москвы он отправился на Украину, к бабушке в колхоз, — тут увидел он леса и поля, огороды, сады, баштаны. Потом на самолете он прилетел к отцу в Харьков. В пути и на месте неустанно спрашивал Алеша: «Почему?» Мальчик познает мир — вот что сделалось сюжетом книги — и познает его не статически, а, как и свойственно детям, — в действии.

«Алешка-Почемучка» — лицо не выдуманное. В 1935 году Житков жил в Москве у своей сестры, Александры Степановны. Соседом его был четырехлетний Алеша. Борис Степанович много возился с Алешей, рисовал ему картинки, клеил игрушки, радовался его смышлености, а когда начал работать над энциклопедией — читал ему отдельные главы. По поводу одного такого чтения он записал у себя в дневнике: «Алешка (ему четырех нет, но, правда, он на редкость башковитый) слушал жадно. Его сверстник, чуть постарше, — тоже».

Но, конечно, не один Алешка послужил прототипом для маленького Почемучки, а десятки и десятки малышей, которых Житков любил наблюдать. Продолжала служить ему верную службу и его поистине необыкновенная, живая и острая память о детстве.

По свидетельству С. Я. Маршака, Горький чрезвычайно ценил людей, которые «умеют глубоко и талантливо помнить детство».

Эту глубокую и талантливую память автора о детстве чувствуешь сразу, чуть только открываешь едва ли не любой из тех рассказов Житкова, где повествование ведется от лица ребенка.

В статье «Что нужно взрослым от детской книги» Житков насмешливо отзывается о воспитателях, которые, живя бок о бок с детьми, знают их только как «материал для обработки», так, «как столяр дуб», но «не спрашивайте его, как дуб цветет, какие корни». «Настоящая детская жизнь» идет «под носом» у такого воспитателя, но не видимая для него, «шепотом», втайне.

Сам Житков хорошо понимал, «как дуб цветет», «какие корни». Вспомним «Пудю» и рассказ «Как я ловил человечков». Оба рассказа поражают точным, памятливым воспроизведением скрытой, «идущей шепотом» детской жизни. Оба маленькие, всего в несколько страниц, рассказы эти передают самую душу детства и в этом смысле могут быть сопоставлены с такой замечательной книгой, как, например, «Детство Никиты» Алексея Толстого.

Кто, кроме ребенка, мог в меховом хвостике, оторванном от шубы, увидеть живого зверька? Кто, кроме шестилетнего мальчика, испугавшись, что оторвал этот хвостик и теперь ему попадет, мог судорожно совать его назад в мех, думая: «Как-нибудь да пристанет!» А другой мальчик, глядя на маленькую модель парохода, населил ее человечками: