Наталия Перевезенцева - Прогулки по Петербургу с Виктором Бузиновым. 36 увлекательных путешествий по Северной столице

А как шумно и весело проходили дачные празднества. Конечно, это ведь не чопорная гостиная, здесь нравы (да и одежда) легче, общество – смешаннее. Часто устраивались фейерверки – хотя забава эта была довольно пожароопасной, дачи ведь строились, в основном, деревянные. Случались пожары не только из-за фейерверков, но и из-за позабытого прислугой самовара. Поэтому в дачных поселках начали появляться добровольные пожарные дружины.

Итак, дачная жизнь била ключом. Устраивались танцевальные вечера, благотворительные балы. Можно было купаться, удить рыбу, плавать под парусом, играть в лаун-теннис… Пресловутая дачная свобода, столько раз описанная в романах, диктовала и более свободный образ жизни. Одежда становилась легче, этикет соблюдался не так строго, завязывались «сомнительные знакомства». Дачный флирт превращался почти в обязательную часть летнего отдыха. Появилась в сатирических куплетах и юмористических рассказах фигура «дачного мужа». Это обычно чиновник, отправивший жену с детьми на дачу, а сам тянущий служебную лямку в душном пыльном городе. Он приезжает в выходной день, обвешанный коробками и пакетами, получает выговор от жены за то, что купил не то и не там, и дремлет на террасе, прикрыв лицо газетой, пока не настанет время возвращаться в город. Супруга же в это время заводит легкий флирт с соседом-студентом, участвует в любительском спектакле или просто лежит в гамаке, читая что-нибудь душераздирающее, скажем, роман Андрея Ростовцева «Черные сны женщины».

Конечно, принято было иронизировать «над скукой загородных дач», как делали это Александр Блок или Иннокентий Анненский.

Впрочем, кто только не отдал дань «дачной теме». И Чехов, и Аверченко, и Саша Черный, не говоря уже о бесчисленных газетных фельетонистах. И все-таки переезда на дачу ждали, ему радовались, и, несмотря на мух, комаров и прочие прелести зябкого петербургского лета, умудрялись отдохнуть и вернуться в город, мечтая о следующем дачном сезоне…

«Не дай вам бог жить в эпоху перемен», – кажется, так говорят мудрые китайцы. Справедливость этого высказывания Россия ощущала неоднократно, но особенно явно – в 1917 году. Рушился привычный уклад, становились ненужными вековые жизненные ценности. «Чего нельзя отнять у большевиков – это их исключительной способности вытравлять быт и уничтожать отдельных людей», – записал в своем дневнике Александр Блок. [98]Правда наивный поэт еще сомневался: «Не знаю плохо это или не особенно». Кажется, история ответила на этот вопрос однозначно.

Лахту и Ольгино не обошла общая беда. Опустели дачи. Кто-то из лахтинцев уехал, кто-то затаился до лучших времен – не может же это сумасшествие продолжаться долго! А кто-то даже в новой фантастической обстановке продолжал работать, придумывать и воплощать в жизнь новые проекты и, несмотря на аресты и нелепые указы новой власти, делал свое дело. Это в полной мере относится к Павлу Владимировичу Виттенбургу – геологу, полярному исследователю, естествоиспытателю. Именно он вписал в историю Лахты новую страницу.

В Павле Виттенбурге причудливо перемешались немецкая, польская, шведская и английская кровь. Он родился во Владивостоке, окончил гимназию в Либаве, поступил в Рижский политехнический институт, но из-за студенческих забастовок вынужден был продолжить учебу в Германии в Тюбингенском университете. Здесь выбор курса лекций и практических занятий предоставлялся самим студентам. Павел остановился на общей и исторической геологии, химии и ботанике. Кроме того, он занимался в лаборатории и посещал лекции по физике и зоологии. Профессор К. Запер заведовал кафедрой географии и вел специальный курс географических наблюдений в полевых условиях. Как вспоминал позднее Виттенбург, именно этот профессор привил ему любовь к путешествиям и научным исследованиям.

К 1917 году Павел Виттенбург – ученый с мировым именем, проводивший исследования в заливе Петра Великого, Приамурье, на Северном Кавказе. Первое посещение Арктики в 1913 году, ее суровая красота произвели на молодого ученого сильное впечатление. Он понял, что мысли и сердце его теперь будут принадлежать бескрайним просторам Севера. До сих пор одна из возвышенностей Шпицбергена носит имя Виттенбурга. Профессор, человек старой закалки, энциклопедист – Павел Владимирович возглавил Лахтинскую экскурсионную станцию. [99]