Наталия Перевезенцева - Прогулки по Петербургу с Виктором Бузиновым. 36 увлекательных путешествий по Северной столице

Но, увы, после 1924 года экскурсионные станции стали ликвидировать.

От всех музеев потребовали вести активную политико-воспитательную работу с трудящимися. В частности, Лахтинской станции было предписано изучать экономику края в связи с классовой структурой населения его, изучать формы классовой борьбы в городе и деревне, различные пережитки буржуазного прошлого, начиная с элемента религии, и формы борьбы с этими пережитками. В музее требовалось «отразить победоносное шествие пролетарской революции».

Какое-то время Павлу Владимировичу Виттенбургу удавалось убедить начальство в необходимости сохранения станции и музея, но в 1930 году он был арестован, а в 1932 году закрылась и станция. Ее богатейшие коллекции разошлись по многим организациям, часть экспонатов передали в Сельскохозяйственный музей в Пушкине, часть археологической коллекции – в отдел первобытного искусства Эрмитажа, многие экспонаты погибли на чердаках жителей Ольгина и Лахты, которые пытались их сохранить. Большую картину Альберта Бенуа разорвали при переезде. Социалистическая революция, о которой так долго говорили большевики, победила белку-летягу…

(Недавно прочла статью Дмитрия Быкова «Визг победителей». [101]И во многом согласна с автором, что: «Всякая революция есть в той или иной степени революция графоманов… среди арестованных – во всех сферах – преобладают профессионалы, опытные и качественные работники, тогда как среди следователей и доносчиков – полуграмотные, полуобразованные, многократно менявшие работу, не умеющие толком выдумать обвинение и пробавляющиеся всякого рода туннелями от Бомбея до Лондона».

Так что репрессии 1930, 1937, 1949 годов вполне можно назвать, в том числе и «очередной революцией непрофессионалов – реваншем ничтожеств, и это так бывает всегда».)

Лахта и Ольгино, как и вся страна пережили годы сталинских репрессий и войну, безумные хрущевские постановления в области сельского хозяйства и катавасию перестройки. Замок Стенбок-Ферморов по прежнему за забором, следы парка можно разглядеть с большим трудом. А город наступает, его передовые отряды в виде крепких краснокирпичных коттеджей уже расползаются по Лахте. Но, если поздней осенью выйти в Лахте на песчаный берег Маркизовой лужи и оглядеться, то в памяти всплывут слова другого маркиза… «Что касается меня, я нахожу ландшафты петербургских окрестностей более чем красивыми, – на них лежит отпечаток возвышенной печали, который по глубине впечатления стоит богатства и разнообразия самых прославленных пейзажей на земле» (Маркиз А. де Кюстин, записки вышли в свет в 1843 году, посетил Петербург в 1839 году).

Когда мы с Виктором Михайловичем записывали эти передачи, то до Петровского пруда не добрались, а вот берег залива, где лежат остатки Гром-камня, посетили. Неподалеку увидели кучу камней, бывшую когда-то часовней, крест и небольшой изрядно покореженный плакат, отмечавший памятное место. Все собираюсь съездить и посмотреть – изменилось ли что-нибудь к лучшему. Или к непростой истории Лахты пора добавить еще одну печальную страницу?..

Это одна из первых передач, записанных нами с Виктором Михайловичем. И одна из самых моих любимых. Потому что шел дождь, и его живая музыка служила великолепным фоном для грустного рассказа о судьбе Всеволода Гаршина…

Место, где мы с вами сейчас находимся, в 30-х годах XVIII века было отведено для поселения служащих Дворцового ведомства. По роду занятий мастеровых и служителей назывались улицы и переулки. Кузнечный – здесь жили кузнецы; Стремянная – служащие на конюшне; Свечной – мастера, льющие свечи; Хлебный (ныне – Дмитровский); Поварской… Рядом обитали ямщики, и это сохранено в названиях Ямская улица и Ямской рынок. А вот Владимирский проспект – в честь церкви во имя Владимирской иконы Божией Матери – хранит память о том, что многие поселенцы дворцовой и ямской слобод были из Владимирской губернии. Поэтому и построили здесь сначала небольшую деревянную церковь Владимирской иконы Божией Матери, а уже потом, на ее месте, большую каменную церковь. Кстати, до сих пор в точности неизвестно, кто ее строил. Согласитесь, что церковь – не из последних, Петербург – город молодой, записи велись с самого основания города. Казалось бы, имя архитектора должно быть известно – но нет. Назывались имена Растрелли, Кваренги, по последним данным – Пьетро Трезини, но в точности до сих пор не установлено: кто же строил это видное каменное здание? Известно только, что колокольню уже в XIX веке перестраивал архитектор Луиджи Руска. Некая таинственность, связанная с церковью, усугубляется еще и тем, что после того, как расположилась в ее здании фабрика «Ленмашучет», здесь стал появляться по ночам призрак старого священника, укоризненно качающий головой.