Давид Анин: Революция 1917 года глазами ее руководителей

Следует отметить, что инициаторы этой попытки полагали, что немедленное принятие решений о мире, земле и Учредительном собрании заставит большевиков отказаться от их намерения захватить власть. В этот момент они не думали о физическом противодействии большевикам, ни о немедленной мобилизации реальных (если таковые были) сил против большевиков, а исключительно о политических мерах, принятие которых могло бы предположительно привести большевиков в смятение. В разговоре с Керенским Дан и Гоц главным образом подчеркивали, что по вопросу о выступлении у самих большевиков имеют место колебания; таковые, конечно, были. Но были ли они достаточно сильны, чтобы отменить само выступление, – это другой вопрос.

Чем же объясняются эти заблуждения одних и других? Ретроспективно на этот вопрос ответить, разумеется, гораздо легче. Современники Ленина – его противники и даже многие его сотрудники – не понимали ни Ленина, ни его «партию нового типа». Когда генералы или кадетские лидеры мечтали о свержении Керенского руками большевиков, которых потом, в свою очередь, нетрудно будет раздавить, они упускали из виду, что Ленин и его преторианцы принимали меры не только и даже не столько для захвата власти, сколько для ее удержания и укрепления. Захватить власть нетрудно, она валяется на улице. Ее легко поднять, как перышко; но как ее удержать? Керенский и его министры, которые никаких осведомителей у большевиков не имели (они бы такие приемы считали аморальными и недостойными демократии), не отдавали себе отчета ни в положении в своих собственных рядах, ни в том, что творилось в Петроградском гарнизоне, Балтийском и Кронштадтском флоте. Если активные силы большевиков, группировавшиеся в Красной гвардии, военной организации («Военке») активистов-рабочих, членов партии и кронштадтских матросов, были относительно невелики, то резервы их были значительны. Подавляющее большинство из двухсот тысяч гарнизона, от которого, в конце концов, все зависело, было «нейтральным». Кроме того, были латышские стрелки, сорокатысячная армия, на которую большевики, по всей видимости, могли опереться; с другой стороны, командование фронтов, дивизий и частей было не только «корниловским»; многие предпочитали выждать, ибо все было так зыбко и неопределенно.

Характерный факт, который, увы, не является единственным в своем роде. В дни Гатчины, когда решалась судьба России, все военные руководители (а это были казачьи офицеры во главе с антибольшевиком Красновым) высказались за перемирие с большевиками; против такого перемирия были только социалисты (ну, хоть в какой-то мере) Керенский и Савинков…

Существует, мне кажется, и другая причина (историками мало исследованная), которая, усилив шансы большевиков, дезориентировала в то же время их противников, особенно в среде революционной демократии. В последние предоктябрьские недели большевистская партия была в действительности не такой, какой ее воспринимал внешний мир. В Советах, Предпарламенте, в городских думах, словом, публично от имени партии выступали «приличные» или «умеренные» большевики, вроде Каменева, Луначарского, Рязанова, Рыкова. В Центральном комитете действительно были либо открытые противники восстания, как Каменев и Зиновьев; либо скрытые «саботажники», как Рыков, Милютин, Ногин; либо выжидающие, как Сталин. Однако в эти дни большевистской партией руководил не ее Центральный комитет. Инспиратором был остававшийся в подполье Ленин, а исполнителями была группа большевистских активистов, которые, вместе с Троцким и его сторонниками из бывших «межрайонцев» или «объединенцев», заняли ключевые позиций в Советах, ревкомах, фабзавкомах, а главное, в ударных военных организациях, в гарнизоне и Кронштадте; большевики, как Подвойский, Невский, Крыленко, Раскольников, Скрыпник, Бокий и другие руководители Петроградского комитета (ПК); бывшие «межрайонцы» Антонов-Овсеенко, Володарский, Чудновский. Ленин в 1917 году отошел от многих старых большевиков, которые, по привычке употребляя марксистские формулы, сомневались в целесообразности и возможности захвата власти и построения социализма в отсталой России. Став фактически заговорщиком-бланкистом и бакунинцем, Ленин нашел своих сторонников среди дюжих молодцов, у которых «революционное действие» заслоняло теоретические рассуждения. В эти дни Ленин игнорировал ЦК, а обращался через его голову к «отдельным товарищам», пользовался «обходными путями», вырабатывал самочинно планы восстания, встречался и советовался с руководителями военной организации, с главой Балтфлота в Финляндии Смилгой. ЦК как бы перестал существовать. Вольно или невольно, Каменев, Рязанов, Луначарский, а отчасти даже Троцкий служили как бы прикрытием, убаюкивая многих деятелей революционной демократии… Достаточно сказать, что в списках министров, которые руководители умеренного ЦИКа Советов тогда составляли (главой такого правительства должен был стать Чернов), фигурировали также и эти «приличные» большевики. Вдобавок большевики, в особенности Троцкий, отрицали самый факт подготовки восстания, постоянно утверждая, что их целью является не захват власти большевистской партией, а только быстрый созыв Учредительного собрания, заключение мира и передача помещичьей земли земельным комитетам. Само выступление «мотивировалось» такими заведомо вымышленными предлогами, как необходимость защищать Петроград, который Керенский и его «корниловцы» якобы хотят сдать немцам.