Давид Анин: Революция 1917 года глазами ее руководителей

Тут мы подходим к центральному или, если угодно, к самому роковому повороту революции, который драматически олицетворяется Корниловым, Керенским, Лениным и наиболее влиятельными лидерами ЦИКа Советов и партий революционной демократии. В данном месте нас не интересуют сами факты и детали этого «поворота» – кстати говоря, очень запутанные, до сих пор мало выясненные и основанные на многочисленных недоразумениях, – а его политическая суть. Оставляя в стороне роль и действия, часто весьма двусмысленные, главных участников этого «поворота» (Корнилова, генерала Крымова, Савинкова, В. Львова, Керенского и др.), здесь уместно поставить два гипотетических вопроса: во-первых, мог ли Керенский дотянуть до созыва Учредительного собрания, если бы выступление Корнилова не имело бы места? Во-вторых, могло ли выступление Корнилова оказаться успешным, если бы Керенский пытался искренне ему потворствовать?

В отношении первого вопроса вполне, мне думается, позволительно (вместе с Керенским и другими) предположить, что, если бы не было выступления Корнилова и его генералов, не было бы и Октябрьского переворота. Большевики были, даже по их собственным признаниям, так слабы после июльских дней, что самый вопрос о захвате ими власти, независимо от «взятия ленинского курса на вооруженное восстание», серьезно не ставился и не мог ставиться. Именно корниловское выступление вывело, по общему мнению, большевиков из изоляции и превратило их в крупную силу и претендента на власть. Керенский, по-видимому, также прав, когда утверждает, что после июльских дней упало влияние не только большевиков, но и Советов, возглавляемых умеренными лидерами революционной демократии. Это подтверждает не только Церетели, но и кадетский лидер и министр Ф.Ф. Кокошкин… «Совет больше не оказывает влияния на решения правительства», – заявил последний. С другой стороны, успех Корнилова в те месяцы не был бы, вероятно, равнозначен реставрации самодержавия. Человек лично безупречно честный (по отзыву всех его знавших, включая Керенского) и не питавший особых симпатий к царю и династии, Корнилов заявил Деникину, что его целью является довести страну до Учредительного собрания и устраниться… Тем не менее Корнилова не поддерживали не только социалисты, но также многие, вернее, большинство государственно мыслящих кадетов.

Союз, хотя бы временный, между сторонниками Корнилова и умеренными социалистами мог бы предположительно осуществиться на основе соглашения о немедленном отчуждении помещичьей земли в пользу крестьян и быстром созыве Учредительного собрания. Ни одна из этих сторон не могла бы согласиться на немедленный мир, ибо последний, в наличных тогда условиях, означал сепаратный мир, то есть то, что было одинаково неприемлемым для социалистов Авксентьева, Года, Церетели, Дана, с одной стороны, и для Корнилова и его друзей – с другой. Вполне допустимо, что при осуществлении первых двух условий (земельной реформы и созыва Учредительного собрания) мир «во что бы то ни стало» (то есть сепаратный мир) больше не стоял бы на повестке дня. Получив землю и полномочный парламент, крестьянская армия, руководимая патриотически настроенными комиссарами и военными, действительно бы «повторила сказку Французской революции». Не пытаясь, по примеру санкюлотов, прощупать штыком Европу, русская армия могла бы, при этих условиях, по крайней мере охранять национальные границы и «завоевания революции».

Вместе с тем не менее позволительно предположить, что в той разрухе, в которой все более утопала страна, спасение, казалось, могло прийти только от сильной или, во всяком случае, более сильной власти, чем одно из тех Временных правительств, которое тогда возглавлял А.Ф. Керенский. Другими словами, власть должен был бы, в создавшихся тогдашних условиях, взять или сам Корнилов (человек, по всей видимости, для этого малоприспособленный), или один из его покровителей или сотрудников.

Не следует, однако, забывать, что в тогдашней расстановке политических сил Корнилов, его сотрудники и покровители могли взять власть только в результате согласия, поощрения или хотя бы нейтрального поведения и попустительства революционной демократии, то есть руководства меньшевиков и эсеров, в первую очередь руководства меньшевистско-эсеровского ВЦИКа Советов – единственного учреждения, которое, несмотря на все его слабости, все еще в те месяцы обладало какой-то реальной властью и авторитетом. Против воли меньшевистско-эсеровского ВЦИКа Керенский самолично отдать власть Корнилову, вероятно, не мог бы, даже если бы он этого хотел. Следует предположить, что если бы Керенский попытался это сделать, то немедленно начались бы забастовки железнодорожников с маячившим голодом и гражданской войной, короче, то, что действительно немедленно случилось при выступлении Корнилова, только во много раз сильнее. Керенский, если бы он пошел открыто вкупе с Корниловым и против ВЦИКа и партий, за ним стоящих, был бы немедленно заклеймен обманщиком и предателем.