Давид Анин - Революция 1917 года глазами ее руководителей

Многие с ним согласились не сразу. После второй энергичной речи Ленина его предложение было принято. Одни разошлись по домам, другие наблюдали сцену с хора, из дверей и т. и. На заседание вернулся один тов. Раскольников, который прочитал декларацию и ушел. На солдат караула она произвела громадное впечатление. Многие из них взяли винтовки на изготовку. Товарищ, бывший на хорах, рассказывал мне, что один из солдат даже прицелился в толпу делегатов эсеров. Еще момент, и могла бы разыграться ужасная сцена. Знают ли, подозревают ли бывшие депутаты эсеры, что только Ленину они обязаны своим спасением от смерти?» – заключает свой рассказ сердобольный Иудушка (сборник воспоминаний «О Ленине», т. I, с. 49).

Долгие и томительные часы прошли прежде, чем собрание освободилось от тормозивших его работу враждебных фракций. Давно уже зажглось электричество. Напряженная атмосфера военного лагеря нарастала и точно искала для себя выхода. Со своего кресла секретаря на трибуне я видел, как вооруженные люди после ухода большевиков все чаще стали вскидывать винтовки и брать «на мушку» находящихся на трибуне или сидящих в зале. Отсвечивавшая лысина О.С. Минора представляла собой привлекательную мишень для коротавших время солдат и матросов. Ружья и револьверы грозили ежеминутно «сами» разрядиться, ручные бомбы и гранаты «сами» взорваться.

Друзья уводят Года, самим фактом своего присутствия вызывавшего непреодолимую ярость толпившихся на хорах и в самом зале. Заставляют уйти и Руднева. Какой-то матрос, признав в Бунакове-Фондаминском былого комиссара Черноморского флота, без долгих размышлений, тут же у трибуны, взял на изготовку ружье и нацелился на него, стоявшего на трибуне. Только исступленный окрик случайного соседа, эсера из сектантов – позднее обернувшегося большевистским сексотом – Бакуты: «Брат, опомнись!» – сопровождаемый энергичным ударом по плечу, остановил шалого матроса.

Спустившись с помоста, я пошел взглянуть, что делается на хорах. В полукруглом зале по углам сложены гранаты и патронные сумки, составлены ружья. Не зал, а становище. Учредительное собрание не окружено врагами, оно во вражеском лагере, в самом логовище зверя. Отдельные группы продолжают «митинговать», спорить. Кое-кто из депутатов пытается убедить солдат в правоте собрания и преступности большевиков. Проносится:

– И Ленину пуля, если обманет!

Комната, отведенная для нашей фракции, уже захвачена матросами. Из комендатуры услужливо сообщают, что она не гарантирует неприкосновенности депутатов, – их могут расстрелять и в самом заседании. Тоска и скорбь отягчаются от сознания полного бессилия. Жертвенная готовность не находит для себя выхода. Что делают, пусть бы делали скорей!

В зале заседания матросы и красноармейцы уже окончательно перестали стесняться. Прыгают через барьеры лож, щелкают на ходу затворами винтовок, вихрем проносятся на хоры. Из фракции большевиков покинули Таврический дворец лишь более видные. Менее известные лишь переместились с делегатских кресел на хоры и в проходы зала и оттуда наблюдают и подают реплики. Публика на хорах в тревоге, почти в панике. Депутаты на местах неподвижны, трагически безмолвны. Мы изолированы от мира, как изолирован Таврический дворец от Петрограда и Петроград от России. Кругом шумят, а мы точно в пустыне отданы на волю торжествующего врага, чтобы за народ и за Россию испить горькую чашу.

Передают, что к Таврическому дворцу высланы кареты и автомобили для увоза арестуемых. В этом было даже нечто успокоительное – все-таки некоторая определенность. Кое-кто начинает спешно уничтожать компрометирующие документы. Кое-что передаем нашим близким – в публике и в ложе журналистов. Среди документов передали и «Отчет Всероссийскому Учредительному Собранию членов Временного правительства», находившихся на свободе. Тюремные кареты, однако, не приезжают. Новый слух – будет выключено электричество. Через несколько минут А.Н. Слетова добыла уже десятки свечей.

…Был пятый час утра. Оглашали и вотировали заготовленный закон о земле. На трибуну поднялся неизвестный матрос – один из многих, слонявшихся весь день и ночь в кулуарах и проходах. Приблизившись к креслу председателя, занятого процедурой голосования, матрос постоял некоторое время как бы в раздумье и, видя, что на него не обращают внимания, решил, что настал час «войти в историю». Обладатель прославленного отныне имени, Железняков, тронул председателя за рукав и заявил, что, согласно полученной им от комиссара (Дыбенки) инструкции, присутствующие должны покинуть зал.