Давид Анин - Революция 1917 года глазами ее руководителей

Что не удалось отчетливо сказать в речи председателя, пришлось кропотливо и частично досказывать в последующих речах. Немало душевной энергии ушло на то, чтобы, наверстывая утерянное, пробиться сквозь большевистскую провокацию и левоэсеровский шантаж, подстерегавшие на каждом шагу. Нашей задачей по-прежнему оставалось – выйти из борьбы, не предрешив дальнейших ее путей, с постановлениями, исходящими не от партийных комитетов и профессиональных съездов, не от частных совещаний и общественных учреждений, а от Всероссийского Учредительного собрания.

То, от чего пытался уклониться председатель, поставили ребром представители партии, захватившей власть. В вызывающей по форме речи Бухарин наметил «водораздел, который сейчас делит все собрание на два непримиримых лагеря»: у нас – «воля к диктатуре трудящихся классов», к «диктаторскому завоеванию власти», которая «сейчас закладывает фундамент жизни человечества на тысячелетия»; у них же все сводится к воле защищать «паршивенькую буржуазно-парламентарную республику». «Мы с этой кафедры провозглашаем смертельную войну буржуазно-парламентарной республике!»

Ту же мысль развивали два других большевистских оратора – если не считать бессвязной речи Дыбенки. «Как это можно, – удивлялся Скворцов-Степанов, – апеллировать к такому понятию, как общенародная воля… Народ немыслим для марксиста, народ не действует в целом, народ в целом – это фикция, и эта фикция нужна господствующим классам». Другой оратор, Раскольников, оглашая заключительное заявление большевиков об их уходе из Учредительного собрания, назвал партию Керенского, Авксентьева, Чернова «вчерашним днем революции», а их самих – «врагами народа», отвергшими «в согласии с притязаниями буржуазии» предложение «признать для себя обязательной волю громадного большинства трудящихся», воплощенную в декларации Советов.

Один оратор сменял другого. Центральным было появление на трибуне И.Г. Церетели. Встреченный необычным даже для этого собрания ревом и воем: «Изменник! Палач! Предатель! Смертная казнь!» – Церетели сумел к концу речи заставить себя слушать даже большевиков. Церетели сменил Зензинов; украинец Северов-Одоевский; «живописный» крестьянин на костылях Сорокин; меньшевик Скобелев, недавний министр и будущий сменовеховец, внес предложение избрать комиссию для расследования обстоятельств расстрела «без всякого предупреждения», «прямо в толпу», которая мирно демонстрировала в честь Учредительного собрания и молитвенно пела революционные гимны; агенты власти выхватывали красные знамена, бешено рвали их на куски и швыряли в огонь уличных костров… Официально большевики зарегистрировали по Петрограду за 5 января убитых 9 и раненых 22.

Выступил и другой социал-демократ, Трояновский, впоследствии занявший пост большевистского посла сначала в Токио, а потом в Вашингтоне; мусульманин Цаликов; эстонец Сельяма; латыш Гольдман; еврей Львович-Давидович; от эсеров Тимофеев с несколько затянувшейся речью о мире; простецкая речь крестьянина-втородумца Ефремова о груди говорящего под угрозой браунинга: «Грудь каждого из вас, народные избранники, открыта… Если здесь в стенах этого высокого собрания решено кому-нибудь из нас пасть жертвой злодейства, это послужит правде, истине, священной обязанности народного избранника…» Все говорили о разном, каждый о своем, но общий смысл был один и тот же.

Старый большевик Н.Л. Мещеряков, позднее ликвидированный Сталиным, описал, как происходившее преломлялось в сознании господ положения.

«Вспоминается, как живая, фигура Ильича, сидящего на приступках трибуны председателя. На вылощенные речи Чернова и Церетели он не обращал никакого внимания. Сперва он что-то писал, а потом просто полулежал на ступеньках, то со скучающим видом, то весело смеясь. Около 11 часов вечера большевистская фракция потребовала перерыва для совещания. Перед нами стал вопрос, что делать дальше? Выступил Владимир Ильич: «Центральный комитет предлагает уйти с Учредительного собрания».

После некоторого колебания было решено последовать совету Ильича. Для прочтения резолюции был намечен тов. Раскольников. Мы все стали собираться к возвращению в залу заседания.

– Как, товарищи? Вы хотите вернуться в залу и уйти оттуда после прочтения нашей резолюции? – спросил нас Владимир Ильич.

– Да.

– Да разве вы не понимаете, что наша резолюция об уходе, сопровождаемая уходом всех нас, так подействует на держащих караул солдат и матросов, что они тут же перестреляют всех оставшихся эсеров и меньшевиков? – был ответ Ленина.