Владимир Гаков - Больше чем фантаст

По возвращению в Соединенные Штаты в 1944 году поработал некоторое время в рекламном агентстве, а после этого попробовал себя в амплуа также агента, на сей раз – литературного (среди его клиентов были и такие крупные фигуры в англоязычной фантастике, как Бертрам Чэндлер, Джудит Меррил, Уильям Тенн, Фредерик Пол). В 1948 году – новая смена работы: неугомонный Старджон поступает в штат крупнейшего издательского концерна «Тайм Инкорпорейтед», где заведует рекламой и подписной кампанией для журнала «Форчун»; там же (а также в сверхпрестижном «Тайме») он позже вел колонку книжных рецензий.

Столь же часто, как профессии, Старджон менял и места жительства. В 1957 году он переселился на северо-восток, на мыс Код, столь популярный среди американской литературной богемы (где и поныне проживает Курт Воннегут). Спустя два года вернулся в любимую тропическую Вест-Индию, после чего осел в ставшей чуть позже «мекке хиппи» – Вудстоке. Уже в шестидесятые годы он перебирается на другой берег – тихоокеанский, поработав сценаристом в мекке уже кинематографической – Голливуде. И под конец жизни бывший моряк окончательно бросает якорь на северо-западе страны, в городе Юджин, штат Орегон.

Ну куда еще – после такого накопленного опыта – могла привести его извилистая жизненная колея, кроме научной фантастики!

В приведенной выше «трудовой книжке» не хватает всего одной записи. Но главной. Потому что все перечисленное может послужить лишь преамбулой к самой значительной и продолжительной из многих жизней Теодора Старджона – жизни в литературе.

Вообще-то, он писал, в основном, фантастику – строго научную (hard core) и фэнтези, в последний год жизни даже удостоившись Всемирной премии фэнтези «за заслуги в развитии жанра». Однако, как отмечал его знаменитый коллега «из молодых», Сэмюэл Дилэни, «если считать написание рассказа, новеллы тоже своего рода искусством, тогда Теодор Старджон – образцовый американский новеллист. Тот факт, что ему довелось писать в жанре научной фантастике, – не более, чем восхитительное проявление капризного случая».

Хотя в творческом наследии писателя и отыщется шесть романов (один из которых тоже награжден одной из престижных премией), это, во-первых, сущий пустяк по меркам американского книжного рынка, а во-вторых, славу Старджону, за упомянутым выше исключением, принесли, конечно, рассказы. Начиная с первого – «Дитя эфира», которым автор дебютировал в сентябрьском номере журнала «Эстаундинг» за 1939 год.

Тот год вообще оказался звездным для американской фантастики и для возглавляемого легендарным Джоном Кэмпбеллом журнала. Айзек Азимов, Роберт Хайнлан, Альфред Ван-Вогт, Фриц Лейбер... Достойное место в ряду дебютантов 39-го занял и Теодор Старджон.

Писать он начал, еще плавая по морям-океанам. Строго говоря, его первыми профессиональными публикациями стали микро-рассказики, которые он в короткие побывки на берегу успевал строчить для некоего газетного синдиката несколькими годами раньше. Но что это за «опусы» и в каких номерах каких газет опубликованы, писатель сам забыл напрочь. Зато точно помнил, что за все «на круг» получил, страшно сказать, целых 5 (пять) долларов. В те юные годы первый гонорар настолько потряс его, что Старджон дал себе зарок: когда-нибудь полностью забросить всякую иную работу, кроме литературного труда.

А вообще к своим ранним пробам пера он относился с долей иронии. «Избавляйтесь от отработанного топлива», – мрачно посоветовал он репортеру, донимавшему его насчет тех самых «библиографических подробностей»...

Зато позже, в 1940–50-е годы, набравшись жизненного и литературного опыта и отточив свой уникальный, богатый красками и обертонами стиль, Старджон закономерно стал одной из самых ярких звезд, взошедших на небосклоне фантастики в легендарную эпоху Кэмпбелла. И хотя одних только первоклассных авторов великий редактор вводил в литературу десятками, Старджону повезло выделиться даже среди них.

Если одним словом попытаться объяснить, чем именно, то слово это будет – человечность.

Не в смысле «гуманизма» (многие его произведения более чем мрачны и пессимистичны во всем, что касается перспектив и «достижений» вида Homo sapiens), а в смысле постоянного и пристального интереса к подлинно человеческим качествам. Любви, ненависти, любопытству, сочувствию, жестокости, эгоизму, способности к бескорыстию и самопожертвованию, жадности, творчеству, вере или безверию... – и так далее и тому подобное (список каждый может продолжить сам).