Владимир Гаков - Больше чем фантаст

Между тем, есть великое множество иных. «Я не встретил еще ни одного человека, которого бы не полюбил». Популярная фраза, неоднократно цитируемая... Однако, мне думается, сказавший это имел в виду несколько иное: «Я не встретил еще ни одного человека, которого бы не смог полюбить». Для меня это значит одно: в любом человеке есть что-то такое, что можно полюбить. Другой вопрос, стоит ли копаться в каждой конкретной личности, чтобы разыскать это. По мне, так всегда и безусловно стоит, потому что в результате ваших «раскопок» на свет обязательно явится новое чудо.

Однако, вне зависимости от того, приметесь ли вы за сей нелегкий труд, пусть это будет для вас удачным и точным определением того, что есть любовь. В священной Книге сказано: «Возлюби ближнего твоего». Читай: «Познай ближнего твоего». Вместо «познай» – читай «покопайся» (в ближнем твоем). И наконец, вместо «покопайся» – читай «возлюби». Любовь, в сущности, и есть попытки разобраться, что в твоем ближнем есть такого, что ты мог бы полюбить... Познать их всех – своих ближних, вас. Об этом я и писал долгие годы».

Истинная человечность может проявиться, как уже было сказано, и в ситуациях «нечеловеческих». Например, во взаимоотношениях человека с теми, кого он приручил. Мне не известно, была ли когда-нибудь у писателя собака, однако после прочтения рассказа «Крошка и чудовище» (1947) последние сомнения развеялись. Конечно, была – иначе откуда бы Старджону списать своего колоритного и симпатичного дога, ставшего телепатическим проводником между влюбленными молодыми героями – и попавшим в беду инопланетным «чудищем»!

А вообще теплота человеческих отношений, взаимопонимание (хотя и не всегда легкое и беспроблемное), нескрываемые чувства и эмоции переполняют новеллы Старджона. Оказывается, мечтательность и фантазия в состоянии оживить человека даже после тысячелетнего сна, как это происходит в рассказе «Кейс и мечтатель» (1972); обыкновенное чувство юмора – предотвратить конфликт между цивилизациями, что и продемонстрировал герой рассказа «Особая способность» (1951). Разумные жители искусственной микровселенной в притче об ученом-Создателе, «Бог микрокосмоса» (1941), эволюционировали не только интеллектуально, но и нравственно, прийдя на помощь к попавшему в беду Творцу (любопытный поворот в древнейшем и популярнейшем сюжете мировой культуры!). В собственном творении возрождается и трагически погибший музыкант – герой пронзительной новеллы «Умри, маэстро, умри!» (1947). А обитатели одной из самых запоминающихся утопий, описанной в короткой повести «Искусники планеты Ксанаду» (1956), овладели, по сути, всего одним искусством – но каким! Искусством общения – в него входит и взаимопонимание, и умение слушать, и поставить себя на место другого, и разделить боль, и научиться, и научить...

Однако не следует думать, что Теодор Старджон всю свою писательскую жизнь разглядывал человеческую натуру в розовых очках. Многие его новеллы наполнены не светом, а мраком, и автор не скрывает влияния на него литературы «ужасов» и психоаналитических откровений о темных – но опять же человечных – сторонах нашей души.

Такова классическая история «одержимой» машины – «Убийдозер!» (1944), ее герой, инфернальный пришелец превращает земной механизм в покорного исполнителя своих черных замыслов. В «Медвежонке профессора» (1948) та же роль предназначена «злой» игрушке, управляемой кошмарами, излучаемыми мозгом «невинного» ребенка [5] А то, что дети вовсе не обязательно должны становиться героями "ужастиков", впечатляюще демонстрирует история звездного Маугли — героя рассказа "Ракета Мяуса" (1946). . А в самый разгар атомной истерии и «холодной войны» Старджон написал собственный вариант ядерного Апокалипсиса – мрачный и трагический рассказ «Гром и розы» (1947). Реквием на атомном пепелище – какие уж тут розовые очки...

С романами Старджону повезло меньше – хотя из шести написанных один, по крайней мере, ныне безоговорочно причислен к классике жанра. Дело не в том, что они банальны, вялы, скучны; скорее наоборот – слишком самобытны, порой вызывающи, слишком переполнены непривычными, какими-то «колючими» и дискомфортными идеями, чтобы потрафить среднестатистической «читающей публике».

Хотя нужно признать и другое. То, что с таким блеском удавалось писателю в короткой форме, при переходе к книжному формату часто оборачивалось любопытными и провоцирующими лекциями и трактатами, но не более того...