А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Белая мгла возникает потому, что несильно насыщенная влагой облачность в полярных областях слабо поглощает проходящий через нее радиационный поток, который, доходя до поверхности снега, многократно отражается между облаками и снегом. Создаются условия, когда яркость снежной поверхности, атмосферы и облаков воспринимается глазом совершенно одинаково; теряются всякие ориентиры, и окружающая действительность как бы пропадает. Расстояния искажаются, и лежащий на поверхности снега темный предмет кажется далекой горой.

В один из октябрьских дней выезжая на площадку в хорошую погоду, мы заметили некоторые признаки ее ухудшения. Небо постепенно затягивалось перисто-слоистыми облаками, сквозь которые пока просвечивало солнце. Работая на площадке, сквозь шесты «бамбуковой рощи» мы видели, как постепенно исчезает дальний горизонт с полоской открытого моря. А вскоре исчез и привычный, окружающий нас ландшафт. Мы оказались в светящемся ровным молочным светом пространстве. Исчезла поверхность снега, каждое движение давалось с трудом, – шагая, мы все время задевали за ее неровности и не раз летели носом в снег.

Вскоре перисто-слоистая облачность сменилась высокослоистой, которая, наконец, опустилась – пошел снег. Всю сложность своего положения мы поняли уже через несколько минут, когда появился и стал быстро усиливаться ветер. В таком «молоке» передвигаться можно было только по следам. Вездеход медленно тронулся под уклон, но след вскоре исчез – его уже занесло свежим снегом. На всем нашем пути через каждые 200 м стояли высокие бамбуковые рейки, но сейчас их можно было рассмотреть лишь за 10-20 м. Ветровое стекло вездехода было залеплено мокрым снегом – температура повысилась до -3 °С. Пришлось мне вылезти наружу и идти впереди, внимательно глядя под ноги, чтобы по каким-либо мелким штрихам находить остатки следов.

Так мы двигались медленным шагом, а впереди были зона трещин и полоса открытого льда. По льду передвигаться стало еще труднее. Ветер достиг 30 м/с, по-прежнему ничего не было видно, так как неслась уже сплошная пелена мокрого снега. Пришлось привязаться к вездеходу, чтобы ветром меня не унесло за пределы видимости. Сколько раз я падал и ударялся об лед, чуть не попадая под гусеницы вездехода, – не счесть. Одежда промокла насквозь, но в то время я этого не замечал. Мысль работала лишь в одном направлении – найти верную дорогу, обойти опасные трещины. Это было трудное возвращение. На путь в 5 км мы потратили больше шести часов. Временами появлялась мысль остановиться, забиться всем в вездеход и ждать прекращения пурги. Но метр за метром мы продолжали продвигаться. Как выяснилось, это было единственно правильным решением, потому что начавшаяся в тот день метель продолжалась целую неделю.

Для изучения снега приходилось ездить во многие антарктические районы; путешествия на самолете и вездеходе были регулярными даже в разгар зимы. А в конце зимы, когда день стал заметно длиннее, пришло время моих работ на внутриконтинентальных станциях. В один из погожих дней самолет взял курс из Мирного в глубь континента и через три часа совершил посадку на станции Комсомольской. Со мной было два помощника, но оба они поначалу трудно перенесли перепад высот почти в 3000 м. Я же чувствовал себя превосходно, – одевшись в легкую, но очень теплую одежду (ведь на воздухе было около 60 градусов мороза), я ступил на снежную целину и побрел дальше от станционных строений, чтобы начать копать снежный шурф.

Погода была изумительная: дул легкий, почти незаметный ветерок, и из прозрачного голубого неба падали мельчайшие снежные кристаллики, искрящиеся в лучах низкого солнца, медленно движущегося вдоль горизонта. Копать поверхностные слои рыхлого снега отсутствие помощников пока не мешало. Дальше, когда глубина шурфа достигнет и превысит два метра, придется поднимать снег наверх бадьей, и тогда помощь будет необходима. А пока я наслаждался необычными природными условиями, не торопясь откапывая первые дециметры снежной толщи. Незаметно пролетели два часа, солнце скрылось за горизонтом, и сразу стало как-то неуютно и холодно.

Регулярно по воскресеньям – обычным рабочим дням, в Мирном собирался научный семинар нашего отряда. Все были молоды и пытливы, и многим казалось, что выполненные работы уже привели к принципиально новым открытиям. Подобные «открытия» становились все более частыми, и в разговорах нет – нет, да и проскальзывало, что тому или иному сотруднику удалось «сформулировать пару законов». Семинары стали превращаться в дискуссионный клуб, пока как-то утром у умывальника ни появилось такое уведомление: