А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Такие же гидропосты стояли на всех крупных притоках Чон-Кызыл-Су. Последний стоял внизу по течению напротив Красных глин. Там был домик, и в нем жил наблюдатель-гидролог со всей своей семьей. Он был из Покровки.

Был еще один вид работ. Приехала Наталья Анатольевна Данилова. Она занималась актинометрией. Актинометрические приборы стояли везде. И на метеоплощадке, и на территории станции, и на ледниках. Всем было важно знать какова солнечная радиация. Наталья Анатольевна говорила много и быстро, потому конюх Тюлемыш прозвал ее «Патепон», то есть патефон. Тюлемыш, как все среднеазиаты, многие русские буквы и звуки не выговаривал. Потому, например, мою мать он звал «Им Павна». Юлия Павловна ему было не произнести. Ну, а уж как Маргариту Ивановну – даже страшно написать.

Еще интересный вид работ. Напротив станции, на слоне восточной экспозиции была огромная осыпь. В ее верхней, самой узкой части стоял батометр. Это стальная сетка. Принцип тот же что и у рыбаков, только эта сеть ловила все камни, которые валились со скал. Через год, группа исследователей поднималась в устье осыпи, и каждый камень вытаскивался из сетки и взвешивался (!) на ручных весахбезмене. А чтобы узнать, как живет и куда стремится вся осыпь целиком, внизу, посередине и вверху поперек мазалась краской красная полоса. По теодолиту. А через год, ставился на то же место тот же теодолит, и замерялись расстояния, на которое сползли камни. Причем каждый камень с красной полосой отдельно.

Рядом с батометром на скалах, так называемых коренных породах, стоял огромный осадкомер. Такой же стоял на противоположном склоне. Снимать количество осадков после каждого дождя вменялось в обязанности Юре Рихтеру, сыну сотрудника Института Гавриилы Дмитриевича Рихтера. Юра очень гордился своей работой и постоянно хвастался, как он поставил очередной рекорд по подъему сначала к одному осадкомеру, потом сразу ко второму. А перепад высот был более 500 метров, и один склон травянистый с еловым лесом, а второй, как вы поняли, осыпной, то есть каменный.

И сердце Юры не выдержало. Похоронили его у кромки леса на территории станции. Каждый, кто приезжал впервые на станцию, назавтра, пока шла акклиматизация, шел к памятнику на территории станции и клал полевые цветы, растущие на поляне станции.

А вот вид работ, который смешно назывался «сосиски». Это для того, чтобы узнать, как движутся вообще склоны долины. В землю вбивалась стальная труба диаметром сантиметров пять, и в трубу опускались столбиком круглые чурочки, длиной 10 сантиметров. Чурочки красились красной краской и белым на них писались номера. Потом трубу вытаскивали, а столб красных «сосисок» оставался в земле.

На следующий год отрывался шурф в непосредственной близости от столбика сосисок, стенка шурфа зачищалась металлической щеткой, «сосиски» оголялись, давая возможность измерить расстояние, на которое они сместились по отношению друг к другу.

Метеостанция работала отдельно, но предоставляла все данные и в нашу экспедицию. А в Киргизский метеоцентр материалы отправлялись почтой. И для этого каждые 10 дней один из рабочих ехал в Покровку, отправлял и привозил почту сотрудникам экспедиции.

Так прошло лето. Сотрудники стали разъезжаться по домам, то есть в Москву. На постоянную зимовку на станции оставались сотрудники метеостанции – начальник Аршинов с женой и пятилетней дочкой и наблюдательница Нина Губова. С Московской стороны Юлия Павловна со мной, двое рабочих, повариха Машка, четыре лошади и две собаки. Сеттер Кузя и Тюлемышевский киргизский кобель Текеч, который предал хозяина и полностью перешел на службу москвичей, а на Тюлемыша стал даже лаять. А как тут не залаешь, если Тюлемыш собак никогда не кормил, считал, что они должны добывать себе корм сами. А у москвичей корм – всегда в корыте у Кузи.

Теперь кормить собак предстояло моей матери. А основная работа осталась та же, со снегом, только добавилось испарение. В круглые подносы, которые делал в Москве Женя Цыкин, насыпался снег и…опять взвешивался. Эти подносы-испарители взвешивались каждый день утром и вечером. Стояли они на метеоплощадке, которая, как полагалось по инструкции, была в ста метрах. Вот Юлия Павловна и таскала их каждый раз для взвешивания. А испарителей для контроля было три. И несла их Юлия Павловна на вытянутой руке – не дай Бог зацепить за сугроб и добавить лишний грамм постороннего снега.

Наступил Новый 1953 год. Встретили его зимующим составом все вместе, нарядив елку прямо в лесу. За Новым годом пришла весна. Наступил март. И вот однажды, когда все занимались своими делами и ничего не подозревали, около дома, не у конюшни, а именно около дома, раздалось конское ржание. Народ удивился. Кто это? Никого не должно было быть. На крыльце послышались грубые шаги нескольких человек. Московская часть экспедиции при моем участии вышла в коридор. В это время в него же вошел Виктор Михайлович Кузнецов. Вид у него был совершенно безрадостный. За его спинами маячили два киргиза в черных полушубках. Не в белых, а в черных. Киргизы редко кто имел полушубки, я сразу узнал в них полушубки со склада Шиленина, завскладом экспедиции. Кузнецов не раздеваясь, протянул моей матери как старшей, бумагу. Вот эта бумага.