А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Документ прочитали поочередно все, кроме меня. Я и так понял по выражению лиц, что тут что-то не так. А два киргиза в это время весьма фривольно ходили по комнатам и бесцеремонно все рассматривали.

– Вот так, – сказал Виктор, Михайлович, – приказано станцию передать вот им, – и он кивнул в сторону киргизов.

Передача станции, со всем оборудованием, как написано в постановлении, началась незамедлительно. Виктор Михайлович доставал из шкафов приборы и терпеливо объяснял киргизам, что это за прибор и что он измеряет. Затем Виктор Михайлович сел на свою Игренюху и уехал в Покровку. Киргизы сели на своих кляч и тоже отбыли. Зимовщики станции остались в шоковом состоянии.

Станцию передали, и началось ее немедленное разворовывание. Я был свидетелем, как сразу вывезли во Фрунзе токарный станок. Токарь Малышевский остался без работы. Потом один за другим стали исчезать кони. Виктор Михайлович еще раз поднялся на станцию, упаковал вещи Авсюков и свои и отбыл в Москву навсегда. С этого момента Тянь-Шанская высокогорная физико-географическая станция Института географии АН СССР перестала существовать.

Ни Авсюк, ни Кузнецов, ни Маргарита Ивановна, ни один ведущий научный сотрудник Института на Иссык-Куле больше не появлялся. Только по особенной договоренности моя мать и я остались на несколько лет заканчивать тему Маргариты Ивановны по снегу и склоновым процессам.

Станцию долго не могли никуда пристроить. Через год, а то и больше появился молодой ученый, закончивший географический факультет МГУ – Забиров Рашид Джамалиевич. Он возглавил работы станции. Начался новый этап ее существования.

На Тянь-Шанскую физико-географическую станцию (ТШФГС), где я проработал в должности младшего научного сотрудника с 1962 по 1968 г., меня привела сложная житейская парабола. Правда, до этого мне уже довелось провести там несколько месяцев в 1960 г. на преддипломной практике, где я познавал «азы» полевых исследований – учился «видеть» геоморфологический объект и вести записи в полевом дневнике. К настоящему времени их накопилось уже несколько десятков (по работам на Северном Тянь-Шане, арктическом побережье Сибири, в Нижнем Поволжье и в рейсах на НИС «Академик Петровский»).

Моя послевузовская судьба должна была определиться государственным распределением: после окончания географического факультета МГУ в 1961 г. по специальности «географ-геоморфолог» я отправился на совсем другую станцию – Черноморскую научно-исследовательскую Института океанологии АН СССР (ЧЭНИС), расположенную в Голубой бухте Черного моря недалеко от г. Геленджика. Это назначение я получил по своему искреннему желанию и доброму совету научного руководителя моего дипломного проекта «Морфология и динамика береговой зоны озера Иссык-Куль» – проф. О. К. Леонтьева и дядюшкиного напутствия – Евгения Александровича Попова, – одного из первых директоров ЧЕНИСа, где я еще ребенком отдыхал с родителями. Однако с самого начала все пошло как-то не так.

По приезде на ЧЭНИС я и еще четверо молодых специалистов (двое – мои однокурсники-океанологи Андрей Полосин и Женя Плахин) были поселены в одну огромную комнату, где мы отчаянно боролись со сколопендрами, ползавшими по стенам комнаты. Сначала мы жили одной веселой компанией: после работы охотились с подводным ружьем на кефаль и каменных окуней, часть улова продавали отдыхающим, а остальное вечерами жарили с зеленым горошком и запивали холодным столовым вином, купленным на вырученные деньги. Потом все получили назначение в разные полевые отряды, и веселая жизнь кончилась, начались трудовые будни.

По предварительной договоренности с проф. В. П. Зенковичем – патриархом береговой динамики – я должен был продолжить начатые им работы по кадастровому описанию черноморских берегов, но непосредственный мой начальник по ЧЭНИСу Е. Н. Егоров решил иначе: в должности старшего лаборанта с окладом 96 руб. в месяц меня определили на НИС «П. П. Ширшов», где я помогал геологам бурить прибрежные отмели с помощью вибропоршневой трубки, что, конечно, не совпадало с моими амбициями и надеждами. Постепенно росло неудовольствие моего нового положения – положения молодого специалиста, которому не дали возможность заниматься любимым делом (береговой геоморфологией).

Моя черноморская эпопея закончилась довольно печально: после полевого сезона в октябре 1961 г. меня командировали в Москву для помощи вьетнамским аспирантам проф. В. П. Зенковича в обработке проб донных наносов, меченых люминофорами. Это была последняя капля моих унижений в работе на подхвате, которая заставила меня приложить некоторые усилия, чтобы получить свободное распределение (не без доброй помощи уважаемых М. В. Карандеевой – зам. декана по учебной работе и декана – проф. А. М. Рябчикова). Получив свободное распределение и уволившись из ЧЭНИСа, я приобрел в наследство период самого «смутного времени» в своей научной карьере. Чего только я не делал, стараясь закрепиться на факультете: фотографировал на фоне черного бархата снежинки для проф. Г. К. Тушинского, которого мы все обожали еще в студенческие годы и хотели быть гляциологами; составлял поисковые геоморфологические карты для проф. С.С Воскресенского, дешифрируя на аэрофотоснимках древние лога с пьезокварцем, и т. п. По результатам этой работы Сергей Сергеевич предлагал мне должность нач. отряда, но мои научные интересы были неизменными – береговая геоморфология, где вакансий тогда не было даже в штатах по труду.