С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Обстановка редакции ведущего в то время художественного журнала поразила меня своим блеском и подчеркнутым изяществом. Приемная со статуей Аполлона в углу, среди экзотической зелени, кабинет редактора, весь устланный ценными персидскими коврами, с огромным, во весь рост, портретом матери Сергея Константиновича кисти его отца, салонного портретиста Константина Маковского, меня ошеломили. Для меня, привыкшего к жизни в скромной студенческой комнате, все это убранство показалось сказочным. Сергей Константинович чрезвычайно любезно принял меня, усадил в мягкое кресло и с места в карьер предложил мне постоянное сотрудничество в журнале. Рисунок же мой, рекомендованный Иваном Яковлевичем, ему так понравился, что он тут же приобрел у меня право репродукции его за 50 рублей. (Рисунок был помещен в августовском номере журнала "Аполлон" за 1913 год в качестве одной из иллюстраций к статье Н. Радлова "Современная русская графика и рисунок".)

Из редакции "Аполлона" я вышел обласканный, с деньгами в кармане и с заказом на цикл виньеток и концовок для очередных номеров журнала. Прямо-таки не веря в ту величайшую перемену, которая произошла за этот короткий срок моей жизни, я вечером того же дня отправился на дом к Билибину. Я жаждал скорее поделиться с моим учителем тем счастьем, которое так внезапно ворвалось в мою скромную трудовую жизнь. Билибин жил в то время на 10-й линии Васильевского острова в мастерской, когда-то принадлежавшей художнику Куинджи. Сама мастерская была расположена над квартирой. Из прихожей в нее вела узенькая винтовая лестница. Сойдя с этой лестницы, как-то вынырнув сверху, Иван Яковлевич встретил меня словами: "А эт-то вы. Н-ну, подым-майтесь!" Он принял меня так просто, радушно, по-родственному, и я сразу почувствовал, что здесь я у себя дома.

Когда я рассказал ему о своем визите к Маковскому, он пожурил меня за неопытность и скромность в издательских делах. Оказалось, что я продешевил свой рисунок. "Напрасно доверился я вашей бороде, — сказал Иван Яковлевич, — надо было мне посоветовать вам назначить цену за право репродукции листового рисунка минимум сто — сто шестьдесят рублей. Маковский дал бы". И здесь же, видя мое замешательство, сказал утешающим тоном: "Ну ничего, первый блин комом! Но за виньетки и концовки требуйте от тридцати до пятидесяти рублей, ведь это заказ!" Таким был первый мой урок практической жизни художника-графика.

Затем мы с Иваном Яковлевичем потолковали о моем будущем. У него был уже установленный обычай: брать каждого своего лучшего ученика после окончания им школы Общества поощрения художеств на один-два года к себе на дом, производя его в чин платного помощника. До меня у него помощничал Георгий Иванович Нарбут, теперь же был ангажирован я. Это окрыляло меня. Я почувствовал, что начинается интересная, полная глубокого внутреннего смысла трудовая творческая жизнь.

Мне надлежало после каникул явиться к Ивану Яковлевичу и засесть за совместную с ним работу в его мастерской. Так удачно и счастливо кончилось обучение в графической мастерской школы Общества поощрения художеств. "Сезам" открылся для меня в этой большой с невысоким потолком и огромным боковым окном комнате, откуда видны были крыши василеостровских домов. У входа стоял огромный шкаф с книгами. Большой рабочий письменный стол был поставлен боком к окну. Простой сосновый длинный-предлинный стол стоял вдоль окна. Первый стол был местом работы Ивана Яковлевича. За сосновым столом я начал свою художественную карьеру, а на софе, стоявшей у противоположной стены, проведено много- много ночей, когда приходилось работать, что называется, до упаду. Это было счастливейшее время моего духовного общения с моим учителем — чутким человеком и прекрасным художником Иваном Яковлевичем Билибиным.

Осенью 1913 года я вернулся в Петербург полон рвения к предстоящей работе. Поселился я почти рядом с Иваном Яковлевичем — на той же 10-й линии Васильевского острова, возле Высших женских Бестужевских курсов. Но у себя дома мне не приходилось бывать часто. По три-четыре дня сряду я дневал и ночевал у своего учителя, помогая ему в спешной подготовке эскизов декораций к опере "Руслан и Людмила" для петербургского Народного дома. Это была основная работа в текущем сезоне. Были у Ивана Яковлевича, конечно, и другие работы, как рисунки для журналов "Аполлон", "Сатирикон", "Аргус". Но эскизы декораций для Народного дома были самой ударной, спешной и неотложной работой. Иногда для усиления темпа работы Иван Яковлевич приглашал и других художников, бывших своих учениц, Марию Лебедеву и Антонину Вестфален. Помогала в работе также и вторая жена Билибина Рене Рудольфовна О’Коннель, в прошлом тоже его ученица.