С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Иван Яковлевич любил повеселиться, но особенно любил он кинематограф. По-детски, с энтузиазмом воспринимал каждый новый интересный кинофильм. Увлекался игрой Женни Портен, Асты Нильсен, Ивана Мозжухина, Веры Холодной и других. Когда же появлялся на экране какой- либо фильм с участием Макса Линдера, он все бросал и ждал с нетерпением вечера, начала сеанса. Если меня не было в мастерской, то Иван Яковлевич и Рене Рудольфовна заходили ко мне домой, чтобы идти всей компанией. "Мы сегодня идем в кинеможку. А почему?—А потому, что играет Аста Нильсен!" — входя ко мне в комнату, произносил Иван Яковлевич. В то время у петербургских дам была мода носить на шляпах "эспри" или огромные страусовые перья. И когда впереди Ивана Яковлевича садилась такая модница с качающимся пером в такт ее болтовни с соседом и мешала таким образом в самых патетических местах рассмотреть игру лица или пейзаж, то он приходил буквально в неистовство и вслух грозил, что в следующий раз возьмет с собой ножницы и будет срезать все эти перья и "эспри" самым решительным образом. Чаще всего мы ходили в "Солейль" и "Пиккадилли". Это были тогда самые фешенебельные кинематографы Петербурга, и посетительницы их в массе были действительно похожи (особенно, если смотреть сверху) на полк гусар. Александр Блок своей "Незнакомкой" (перья страуса склоненные) породил страсть к этим ненавистным Ивану Яковлевичу "пучкам".

Один раз в год, на торжественном акте по поводу окончания учебного года в школе Общества поощрения художеств, Иван Яковлевич декламировал сочиненную им оду на окончание учебного года, или, как сам иногда называл ее, "опус". После чтения этого "опуса" за товарищеским ужином всех педагогов школы следовали бесконечные тосты, затем веселые проводы домой сочинителя оды.

Когда приходили к Ивану Яковлевичу его мать Варвара Александровна и брат Александр Яковлевич, все чинно сидели в столовой, пили чай и оживленно разговаривали. Так как Иван Яковлевич, его брат и я — все трое были сыновьями военных врачей, то легко понять, что у нас нашлись общие друзья и знакомые наших родителей, а также в памяти возродились разные забавные истории из врачебной жизни и практики. Александр Яковлевич, математик по основной профессии, был страстным меломаном и любил также поговорить о музыке, о жизни композиторов, о новинках музыки.

Иван Яковлевич тут же не пропускал случая ввернуть в серьезный разговор что-либо веселое из своей "семейной хроники". Так, например, он рассказал однажды о "музыкальной антипатии" своего деда, "почетного потомственного алкоголика". Когда они всей семьей жили в детстве на даче, в течение всех летних ночей у деда шло сражение с распевшимися соловьями. Он по нескольку раз за ночь высовывался в окно и орал благим матом: "Киш, вы, проклятые!"

Словом, разговор за столом среди семейства Билибиных был для меня всегда весел и занимателен.

Мать Ивана Яковлевича, тихая, пожилая уже женщина, больше любила слушать, чем говорить. Видно было, что она гордится своими талантливыми сыновьями, и это чувство свое переживала молча, слушая их оживленный и содержательный разговор и радуясь их блестящей эрудиции и уму.

Приехавши в 1909 году в Петербург, я попал в окружение, где о политике не говорилось вовсе, а если и говорилось, то лишь мимоходом, как о чем-то скучном, ненужном. Между тем в мире уже происходили угрожающие события, предвестники мировой войны.

В годы моего пребывания в Петербурге мои руководители и наставники тяготели больше к коммерции, чем к политике. В течение 1913 и 1914 годов Иван Яковлевич каждое утро звонил по телефону к своему биржевому агенту, некоему Белису, а иногда Рериху или Щуко, чтобы узнать у них достоверно, в каком положении на сегодняшний день находятся акции общества "Азиатик". Надо заметить, что весь Петербург, вся интеллигенция, в том числе и художественные круги столицы, были охвачены какой-то неудержимой жаждой наживы, желанием разбогатеть на спекуляции акциями, которых, кстати сказать, в то время появилось несметное множество.

Николай Константинович Рерих усердно агитировал среди художников за приобретение акций общества "Азиатик", которые, по его мнению, были "золотым дном". Иван Яковлевич почти в шутку приобрел несколько этих многообещающих акций и в дальнейшем смотрел на всю эту "золотую лихорадку", охватившую эпидемически петербуржцев, несколько иронически посмеиваясь. Иногда утром, в начале нашей работы, он сочинял шутливые стишки, рифмуя слово "Азиатик" со словом "халатик", и читал их сначала нам, своим помощникам, а затем, с лукавым видом, направлялся к телефону, говоря при этом: "По-свящу-ка я эт-тот оп-пус Ре-рерих-ху!" Вызывал Николая Константиновича и безо всякого предисловия декламировал ему с пафосом свое утреннее произведение об "Азиатике".