Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

— А мы, барин, тогда артелями собираемся и бьем их еще с осени, по первым снежкам. Ну и зимой спуску не даем — только бы показался. Вот, значит, оседлаем коней, возьмем батики — да и ну-тка по следу. А как примем на вид, ну и почнем налегать, вот и давим, вот и давим со всех концов, иной раз до вечера. Только отдыха не давай, вот и умается, вот и выпустит язык да почнет хватать снег. А что боле ест, то боле преет! Ну, а мы тут и пуще того напирать станем. Он и встанет на вовсе, — значит, уставит ноги-то нарасшарагу, словно они у него опрутеют, а голову-то повесит, адоли пьяный!.. Вот набежишь на коне, да как цопнешь батиком по бирюльке — ну и готово! Вот и твой!.. Только добить надо. Бывает, что новой огрызается, чакает зубами-то, стращает.

— Ну хорошо, так ведь и кони пристать могут?

— Бывает, что и пристают худы-то; так нас ведь людно, — у кого пристанет, у кого нет, тот и бежит скорее к нему… Хуже всего, как попадет материк, значит, могутной да хитрый; как увидит, что плохо, юркнет в чащу, либо в мелкий осинник, такой, значит, хлыстовник, — тут и горе!.. Другой раз и выжить не можем, так и попустимся. Ведь знает, гнусина, что туды с конем не проедешь и пешком не продерешься. Такого иной раз из винтовки пристреливаем, а коли можно — народом выживаем… А как-то раз, откуль-то, по осени, зашел к нам медведь, только небольшой, полагать надо третьячок (трех лет), так вот, проклятый, нагнал холоду!.. Я еще в ту пору был подростком, сам не ездил, а родитель после обсказывал. Ну, этот воистый, не волку чета, а бегает потише. Зато как почнут его нагонять, он, проклятый, того же разу взметнет на дыбы, поймается одной лапой за дерево, да вдруг и обернется рылом к тому, который нагнал, чтоб сцапать другой лапой. Беда!.. Вот эдак-то он и обманул одного мужика. Тот, значит, налетел на него без опаски с батиком, а медведь-то духом повернулся к нему из-за лесины, сцапал его за ляжку, да и сдернул с коня. Тот и заревел лихоматом!.. «Ой, ребятушки, задрал! Не дайте душе погибнуть!..» Дак, по счастью, товарищи были близко, подскочили, озлобились, да и давай его долбить — кто батиком, кто топором, ну и забили. А мужика-то уж привезли; долго он, бедный, маялся, все не заживали царапины, так он его взборомошил!..

— А скажи, Павел, сильно у вас пьянствуют?

— Пьют, барин. Сильно пьют! Другой и живота-то (скота) лишился. Особливо жрут это винище в свадьбы, либо в праздники. Дак раз чего случилось вон в соседней деревушке: был там, значит, такой матерящий парень, задорный, озорник настоящий! Как напьется, всех перебьет, своих и чужих. И пособиться не могут! У него, барин, и кулачищи были, словно пудовые гири. Как долбанет, проклятый, дак от него и летят, как метляки, все в сторону, да рылом в крапиву!.. Уж его и стягами-то лупили — только пуще осердится, а ему ничего! Оклемается и почнет буровить пуще старого: кому зубы, кому скулы, кому плечи повыставит! Уж и родня-то вся не рада ему стала — всех починил!.. Вот, как-то недавно, на праздниках, напились все, ну и пошли на стяги; а он и давай всех крошить, словно капусту, оглоблей!.. Тут, значит, один мужик сохватал винтовку, да и цопнул его из-за бани… Вот тожно (тогда) и растянулся, да тут же и Богу душу отдал!.. Так и прошло, и вся деревня порадовалась.

— Как, Павел, прошло? Да разве можно на виду всех скрыть убийство?

— Эх, барин! А мир-то на что? Все были довольны, что извели такого душегубца. Сколько от него увечных осталось? Сколько в землю ушло? Ну, значит, и скрыли миром… А как наехал суд, да стали разбирать, дак и показали все в одну душу, что пьяный застрелился сам, так и прошло. Ничего не докопались!..

— Ну, брат, значит, худо разбирали. Поспросили бы потихоньку ребятишек, так и узнали бы правду.

— А кто их знает, может, и спрашивали, меня в ту пору не было. А вот, спроси теперь кого хошь, только со стороны, так кажинный и расскажет, как было дело, как потом вся деревня поминала покойника, да так настегались, что и бабы-то очумели, хвосты задирали.

— Пфу!..

И действительно, что касается пьянства, то на Алтае не прочь иногда выпить и бабы, а про мужиков и говорить нечего. Даже старообрядцы, под предлогом «испить пивца», так напиваются своим «воронком», что лежат недвижимо. В особенности пьют рабочие люди на рудниках и заводах, процент «винной» смертности поразителен! Так, например, в мою бытность в Сузунском заводе умерло одних плавильщиков, этих самых нужных людей, 11 человек. А когда мы стали разбирать причины их смерти, то оказалось, что 9 из них умерли вследствие пьянства: то пьяный упал с коня и расшибся, то, выпивши, упал с повети и тут же убился, то пьяного у кабака изувечили и т. д. Словом, вышло то, что из 11 человек только двое умерли, как говорят те же рабочие, «своей смертью».