Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Наша задача состояла уже в том, чтобы, выбравшись из охотничьего экипажа, идти со своими собаками наготове и бить молодых из-под стойки. Таким образом, охота не была утомительна, а выводков приобреталось несравненно больше, чем при ходьбе и отыскивании их без собак. Положим, что такая охота походила скорее на промысел, но мы этого не разбирали, а вырвавшись по большей части в праздник от обязанностей службы, не могли, что называется, насытиться и были рады тому, что нам в один день, или лучше сказать по-сибирски — в «три уповода», то есть вечером в день выезда, утром и вечером другого дня, удавалось брать от 50 до 90 штук молодых тетеревят. Цифра 90 была впрочем максимумом из наших охот, обыкновенно она вертелась около 60–70 штук.

Бывало, частенько смешил меня на охоте Архипыч, который при своем маленьком росте ходил с очень длинной одностволкой. Уже одна его фигура с такой «фузеей» невольно вызывала улыбку, особенно когда он, отставляя ружье прикладом от себя, заряжал его шомполом, почти выше себя длиною. Бывало и смешно, и досадно, когда Архипыч долго целится по вылетевшему тетеревенку и не выстрелив, опустит ружье. Спросишь его.

— Ты что же, Архипыч, не стрелял?

— Да я, барин, не тем глазом прищурился.

— Так ты смотри лучше обоими, тогда и не будешь сбиваться. А заряда не жалей, валяй хоть совсем зажмурившись. Что за беда, коли промахнешься.

Пройдет несколько времени, глядишь — Сучок опять только приложится и не выстрелит.

— Ну, а теперь чего ж не палил?

— Эх, барин! Мимо дать не хочется, вот и боишься.

— Поди ты к черту! Ведь я тебе сказал, чтобы ты не жалел и не считал зарядов. Этак никогда не убьешь и не научишься, если промахов будешь бояться.

Но зато какое удовольствие, бывало, отражалось на добром лице Архипыча, если он успеет выцелить и спустить тетеревка иногда шагов уже на 80!.. Как он во весь дух бежит тогда к тому месту, где упал молодой, и от радости, и потому, чтоб его не слопала его ненасытная Красотка.

Надо заметить, что в хорошие, жаркие дни мы всегда находили выводков больше, чем в пасмурные и холодные. Но вот в один очень жаркий день мы долго не могли разыскать тетерят и, видя, что они сбились в лесные колки, отправились к ним.

Забравшись в один длинный и объемистый колок — это было уже в августе — мы нашли в нем такую массу тетерь, что положительно растерялись не только сами, но и собаки, потому что дичь была тут чуть не на каждом шагу, и от ее взлета «шум шумел», куда мы только ни подходили. Но стрелять было крайне неудобно, так большие и уже хитрые молодые поднимались из-за кустов и улетали по лесу, однако ж не оставляя колка и западая на другом конце леса.

Нам пришлось переходить из одного места в другое и возвращаться по несколько раз туда, где уже были. Придешь в один конец — тетери улетят в другой, и так продолжалось несколько часов сряду, пока мы не измучились сами и пока не полегли собаки. Все-таки в одном этом колке мы взяли 22 штуки, в том числе проворный Павел ушиб одну молодую тетерку, ткнув ее дулом винтовки в то время, когда она низко летела мимо него.

В этот же день я в первый раз в жизни убил совершенно неожиданно стрепета; он налетел на меня сзади, когда я ехал в экипаже. На Алтае стрепета хоть и водятся, но в очень небольшом количестве и преимущественно на открытых местах южной его половины, хотя изредка попадают около Павловского завода, Барнаула и в других чистых местах. Как попал стрепет на Мыльниковские поля, не понимаю, но Павел говорил, что тут почти ежегодно он поднимал выводок стрепетов. Впоследствии мне изредка доводилось их убивать проездом около Павловской дороги и за Барнаулом.

Как ни хороша охота на мыльниковских полях при таком изобилии дичи, но едва ли не большее удовольствие доставлял мне вечер, когда мы обыкновенно у какого-нибудь стога сена разбивали табор и готовились к ночлегу. Это своего рода поэзия, которая не поднимается на Парнас из уст знаменитых поэтов, но тепло забивается в душу охотника и ласкает его мысли и чувства настолько, что он, как очарованный, забывает все остальное и живет только самим собой, своей особой жизнью!..

Конечно, в дурную погоду тут не до поэзии и страстному охотнику, но в тихий, теплый и ясный вечер это своего рода нектар охотничьей жизни, особенно в небольшой и дружной компании…

Бывало, пока варятся таежные щи, мы все дружно работаем, устраивая ночлег, разбивая холщовый полог, делая из сена мягкие постели, запасая дрова, ухаживая за лошадьми, потроша набитую дичь и проч. Все это надо было сделать до темноты вечерней, чтоб успеть отдохнуть и покейфовать перед ужином.