Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Мы сѣли на бревно у стѣны сарая и предались ожиданію. Минуты черезъ полторы-двѣ дѣвочка стрѣлой выскочила изъ сарая, шарахнулась въ сторону отъ насъ, какимъ-то фантастическимъ "стилемъ" перемахнула черезъ заборъ и, только подбѣгая къ крыльцу избы, подняла неистовый вопль. Дверь избы раскрылась, оттуда выглянуло перепуганное женское лицо, дѣвочка исчезла въ избѣ. Дверь снова закрылась, вопли дѣвочки стали раздаваться глуше и потомъ утихли.

Юра осмотрѣлъ меня внимательнымъ окомъ и сказалъ:

— Собственно говоря, есть чего испугаться — посмотрѣлъ бы ты на себя въ зеркало.

Зеркала не было. Но вмѣсто зеркала, мнѣ достаточно было посмотрѣть на Юру: грязная и опухшая отъ комариныхъ укусовъ физіономія, рваное лагерное одѣяніе, на поясѣ — разбойничій ножъ, а на носу — угрожающе черныя очки. Да, съ такой внѣшностью къ десятилѣтнимъ дѣвочкамъ нужно бы подходить нѣсколько осторожнѣе.

Прошло еще минутъ десять-пятнадцать. Мы терпѣливо сидѣли на бревнѣ въ ожиданіи дальнѣйшихъ событій. Эти событія наступили. Дѣвочка съ панической стремительностью выскочила изъ избы, снова перемахнула черезъ заборъ и бросилась въ лѣсъ, поднимая пронзительный и, судя по тону, призывной крикъ. Черезъ четверть часа изъ лѣсу вышелъ степенный финскій мужичекъ, въ такихъ немыслимо желтыхъ сапогахъ, изъ за какихъ когда-то въ далекомъ Конотопѣ покончилъ свои дни незабвенной памяти Хуліо Хуренито, въ добротной кожанкѣ и съ трубкой во рту. Но меня поразили не сапоги и не кожанка. Меня поразило то, отсутствующее въ совѣтской Россіи вообще, а въ совѣтской деревнѣ, въ частности и въ особенности, исходившее отъ этого мужиченки впечатлѣніе полной и абсолютной увѣренности въ самомъ себѣ, въ завтрашнемъ днѣ, въ неприкосновенности его буржуазной личности и его буржуазнаго клочка земли.

Мужичекъ неторопливо подошелъ къ намъ, осматривая насъ внимательнымъ и подозрительнымъ взоромъ. Я всталъ и спросилъ, понимаетъ ли онъ по русски. Къ моей великой радости, мужичекъ на очень ломанномъ, но все же внятномъ русскомъ языкѣ отвѣтилъ, что немного понимаетъ. Я коротко объяснилъ, въ чемъ дѣло. Подозрительныя морщины въ уголкахъ его глазъ разгладились, мужичекъ сочувственно закивалъ головой и даже трубку изо рта вынулъ. "Да, да, онъ понимаетъ... очень хорошо понимаетъ... тамъ, по ту сторону границы, остались два его брата — оба погибли... да, онъ очень хорошо понимаетъ..."

Мужичекъ вытеръ свою ладонь о штаны и торжественно пожалъ наши руки. Изъ за его спины выглядывала рожица дѣвочки: страхъ еще боролся съ любопытствомъ — со всѣми шансами на сторонѣ послѣдняго...

Обстановка прояснилась. Мужичекъ повелъ насъ въ избу. Очень большая комната съ низкими потолками, съ огромной печью и плитой, на плитѣ и надъ плитой смачно сіяла ярко начищенная мѣдная посуда, у плиты стояла женщина лѣтъ тридцати, бѣлотѣлая и хозяйственная, смотрѣла на насъ недовѣрчивымъ и настороженнымъ взглядомъ. Изъ дверей сосѣдней комнаты выглядывали какія-то дѣтскія рожицы. Чтобы не было слишкомъ страшно, эти рожицы высовывались надъ самымъ поломъ и смотрѣли на насъ своими льняными глазенками. Во всемъ былъ достатокъ, уютъ, увѣренность... Вспомнились наши раскулаченный деревни, и снова стало больно...

Мужичекъ принялся обстоятельно докладывать своей хозяйкѣ сущность переживаемаго момента. Онъ наговорилъ раза въ три больше, чѣмъ я успѣлъ ему разсказать. Настороженное выраженіе лица хозяйки смѣнилось сочувственными охами и вздохами, и затѣмъ послѣдовала стремительная хозяйственная дѣятельность. Пока мы сидѣли на лавкѣ, пока Юра оглядывалъ комнату, подмигивая высовывавшимся изъ дверей ребятишкамъ, и строилъ имъ рожи — ребятишки тоже начали заигрывать, пока я съ наслажденіемъ курилъ крѣпчайшій мужицкій табакъ и разсказывалъ мужичку о томъ, что и какъ дѣлается по ту сторону границы, огромный обѣденный столъ началъ обрастать невиданнымъ не только для совѣтской деревни, но и для совѣтскихъ столицъ, обиліемъ всякихъ яствъ. Въ послѣдовательномъ порядкѣ появился кофе со сливками — какъ оказалось впослѣдствіи, здѣсь пьютъ кофе передъ обѣдомъ, — потомъ уха, потомъ жареный налимъ, потомъ какой-то пирогъ, потомъ творогъ со сметаной, потомъ какая-то каша со сладкимъ черничнымъ сиропомъ, потомъ что-то еще; на все это мы смотрѣли недоумѣнно и даже нѣсколько растерянно. Юра предусмотрительно передвинулъ пряжку своего пояса и принялся за дѣло "всерьезъ и надолго"... Послѣ обѣда мужичекъ предложилъ намъ проводить насъ или къ "уряднику", до котораго было верстъ двадцать, или на пограничный пунктъ, до котораго было верстъ десять. "Да мы и сами дойдемъ". — "Не дойдете, заблудитесь".