Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Я купил сорокопятку Рэя Чарльза What’d I Say, на ней были напечатаны обе её части, и… заиграл до дыр. В музыке Рэя для меня было что–то очень плотское, греховное и любовное. Сравнивая его голос с Рэйлет, его подпевкой, становился мне очевидным почти сексуальный контакт с ними. Это меня совершенно зачаровывало. В самых диких моих мечтаниях, я представлял девушку в красном платье, которая порхает всю ночь напролёт, не надеясь встретить такую, ни в Ньюкасле, ни где–либо ещё. Но вопреки всему встретил, в одном клубе, носящем название Downbeat.

Я забрёл туда не один, мы тусовались, нам надоело, и мы решили напиться и повеселиться. Но тут я увидел её, светлокожую негритянку в узком обтягивающем красном платье, танцующую, не замечая никого вокруг, вместе с другой девушкой, ещё одной негритянкой. Не веря глазам, направился прямо к ней и предложил потанцевать со мной. Я влюбился с первого взгляда. Она жила в Норт–Шильдсе, это на противоположном берегу, и боялась опоздать на поезд домой, так что я проводил её до вокзала. Звали её Дорин Кокер, и я был без ума от неё.

Вся моя любовь с Дорин проходила под звуки What’d I Say. Пластинка не сходила с проигрывателя. Я пел её постоянно, я просто жил этой мелодией.

Однажды вечером выхожу я из магазина, как обычно, со своей любимой рыбой в рассоле и картофельными чипсами и шлёпаю верх по склону холма по направлению к методистской церкви, расположенной на самой вершине. Останавливаюсь у фонаря, чтобы выловить рыбку из рассола, и до меня доносятся до боли знакомые аккорды. Аккорды Рэя Чарльза! Прямо из дверей методистской церкви! Я не поверил своим ушам. И совершенно точно, это не пластинка. Понимая, что это не запись, я удивился, насколько точными были все нюансы. Широкими шагами направляюсь туда, плачу шиллинг за вход и попадаю на почти полупустой танцпол. В дальнем углу расположился небольшой ансамбль — трио Томаса Хедли — бас, пианино и гитара. Стоя и дожёвывая свои чипсы, я слушал и ничего не мог понять. Вот же, предо мной то, что я всё время искал — ансамбль! Окончив играть What’d I Say, что ещё больше вызвало во мне изумление, Томас Хедли встаёт из–за пианино и идёт через весь зал за содовой, а басист, который оказался Аланом Прайсом, откладывает свою бас–гитару, садится за клавиши и начинает играть попурри на тему мелодий Джерри Ли Люиса! И играет даже лучше Томаса Хедли, а я понимаю в ту же секунду, что вот он, мной музыкант, с которым хочу работать.

Подождав, когда они сыграют всю программу, я подошёл к Томасу Хедли и представился, кстати совсем непохожего на Джерри Ли Люиса. Алан Прайс и гитарист, имени, которого вспомнить я не могу, стояли поодаль, пока мы с Хедли разговаривали. Оказалось, они уже долго играют вместе, но только по ту сторону реки, и надеются выступить на шоу талантов Кэрол Люис.

Перед тем как расстаться мне удалось перекинуться парой слов с Аланом Прайсом и сказать, что, по–моему, ему больше подходят клавиши чем бас–гитара. Вместо ответа он прохрюкал что–то похожее на «спасибо» и ушёл.

Подытоживая всё, скажу, что и музыка, и моя любовь к Дорин Кокер, и моя постоянная тяга к джазу и к истории американской чёрной музыки — всё подталкивало меня всё ближе и ближе к действительной оценке чёрной культуры.

Точно не могу вспомнить, когда и где я расколол свой орех. Я поигрывал этим в школе, и называл их своими «сексуальными опытами». Я уверил себя, что перепробовал всё возможное, «в пределах человеческих желаний». Но если быть честным, у меня ещё не было желанной девушки в подобающей атмосфере, и чтобы без перерыва, на всю ночь. Но я купался в наслаждениях и будущее рисовалось мне с радостью. Где–то в течение того жаркого лета между школой и поступлением в колледж это и произошло.

Был такой джазовый клуб на Нельсон–стрит при университетском студенческом обществе, принадлежащий Майку Джеффери и расположенный на четвёртом этаже в самом дальнем конце громадного торгового комплекса. Горячее местечко. Майти Джо Младший там регулярно выступал, как и Клайд Велли Стомперс. Лучшие коллективы Северо—Востока играли там. Место, где студенты пересекались с уличной молодёжью. Даже с дальних ферм приезжали сюда. Среди разных характеров, выделялся один горняк, все звали его Джорди. Пяти футов трёх дюймов, смуглый с запоминающимся лицом с тёмно–карими глазами и чёрными струящимися волосами, Он был невероятно силён для парня поглощающего несчётное количество пинт ньюкаслского тёмного эля.