Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

— Вижу вам понравилось, клёво, не правда ли? Как вам Марлон Брандо?

Я был в восторге от решимости Джонни и начал понемногу осознавать, что внутри этого тихого, немного консервативного парня сидел храбрый, мужественный, вдумчивый бунтарь. Ещё он мне оказал дружескую поддержку, по крайней мере, в одном из моих любовных увлечений. Гречанка из нашей группы. Звали её Мария и всё при ней. Но не это главное, она была жутко привлекательна, милое личико, длинный тёмно–каштановые волосы, доходящие ей до середины спины и пара великолепных, каких я ни у кого никогда не видел, сисек. У неё уже был постоянный парень, где–то за стенами колледжа, но это меня не останавливало. Я не пропускал ни малейшего случая, чтобы своими жадными руками не обнять её и, конечно же, абсолютно дурел, находясь рядом с ней. И Джон был тем самым человеком, который меня осаживал и говорил мне по–дружески откровенным текстом:

— Ого, дружок, что у тебя с этой цыпой? Вся группа потешается над тобой. На кой ляд строишь из себя посмешище?

Но я так и никогда не прислушался к его совету. Я приклеился к ней и не упускал любой возможности, чтобы не попытаться соблазнить её, было ли это за доской в аудитории, или в затемнённой комнате на семинарах по фотографии, или в коридорах, когда мы переходили из аудитории в аудиторию. Когда Джон был занят на своих занятиях по техническому черчению или выходил из студии, у меня не было никого рядом, кто бы мог сдержать меня или оградить Марию от моих атак. Ладони потели, и меня всего начинало трясти особенно на занятиях в студии с обнажённой натурой. Должен заметить, это происходило не только со мной. Марии нравились мои ухаживания. Даже когда я, казалось, был занят своей учёбой и ненароком проходил мимо её парты, она отрывалась от своих тетрадей, улыбаясь, смотрела на меня и, поворачиваясь в мою сторону на своём крутящемся стуле, приподнимала юбку чуть выше колен, чтобы я увидел её ноги в капроновых чулках и, улыбаясь, говорила:

— Ой, ноги!

Ну, конечно же, я мгновенно превращался в соляной столб, и мне было напевать, видят ли меня другие в этот момент или что они могут подумать. Какая пошлость, скажете вы, но для меня то были счастливые времена. Итак, Джона я видел редко — он перешёл на техническое черчение, а у меня начались занятия по художественной рекламе, прежде чем приступить к специальности, выставочный и интерьерный дизайн.

Мои скромные сексуальные атаки прекратились в одночасье. Мария привела в колледж своего парня, как я понял, чтобы меня отшить. Одного взгляда мне было достаточно, чтобы ретироваться из колледжа через чёрный ход. Шесть футов четыре дюйма! С того дня я оставил её в покое. Ох, но мои воспоминания?

У долговязого тощего Филипа Пейна была отличная коллекция пластинок, не хуже моей, и я очень благодарен Филипу, открывшему мне глаза на таких замечательных музыкантов, как Джин Винсент, Малыш Ричард и Чак Берри, и так как администрация колледжа позволяла нам слушать музыку во время занятий в студии, мы развили неистовую активность в обмене, купле и продаже пластинок. Не прошло и нескольких недель, как мы обнаружили, что совершенно не можем обходиться без рок–н–ролла. В Ньюкасле в то время было всего один–два клуба. Почти все события происходили в джазовом клубе Новый Орлеан. Месте, где собирались музыканты и художники со всего Ньюкасла. Отличный клуб. Там почти каждый вечер играли совершенно различную музыку. И не только заезжие известные имена, вроде Криса Барбера или Оттилии Паттерсона, из таких прокопчённых мест как у Ронни Скотта и Кена Кольера, но и местные джазовые таланты, играющие в разнообразных стилях.

По субботам играл джазбенд Майти Джо Младшего. Сам Джо играл на гитаре, Ян Карр на трубе и флюгельгорне, его брат Майк Карр на вибрафоне и рояле, а Джон Вальтерс пел и играл на трубе. Теперь Джон — видный радио–продюсер на Би–Би–Си, он работал много лет с всегда опережающим на шаг время диск–жокеем Джоном Пилом. А в описываемое время — студент художественного училища Ньюкасла. У нас были очередные каникулы, и мы все вечера пропадали в клубе. Мне нравилась его игра и, по моему мнению, он был лучшим из местных джазменов. Случилось так, что Джон предложил мне у них петь, и первая неделя обернулась для меня настоящим штормом. Я приходил каждую неделю, и они стали платить мне в пинтах пива. Прежде всего я уговорил Джона, чтобы он разрешил мне спеть пару песен. Неслыханное досель дело джазмену позволить мальчишке–молокососу, да ещё бредящим рок–н–роллом, взабраться на сцену. Но я уже успел передружиться со всеми, и они знали, что мне нравится Каунт Бейси и Джо Тёрнер, Канзас—Сити Файв и Джимми Визерспун. У его песни была отличная аранжировка, которую я знал по памяти, и ансамблю Майти Джо Младшего она пришлась по сердцу. Я весь выложился, когда пел. Группа сыграла тщательно — каждый аккорд Бейси прозвучал, и мы сорвали кучу аплодисментов.