Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Иконостасом были расставлены в номере Джими его гитары, и, о, горе, по крайней мере, одна из этих фендеровских красавиц будет вечером принесена в жертву. В лучах заходящего солнца он стоял перед ними на коленях в сверкающем серебристом поясе, белых полусапожках, цыганском жилете и фиолетовой рубашке, рядом с ним — этюдник с масляными красками. Он был один. Я постоял с минуту. Картина из жизни навахо, индеец, собирающийся на войну. Он поднялся с колен, отошёл, с восторгом рассматривая свою работу, присвистнул. Через двор в проёме открытой двери вижу Мич Мичелла с развивающимися на ветру светлыми волосами, как если бы тот хотел их взбить. Он сидел на кровати среди всевозможного размера барабанов.

— Пыхнем, Джими?

— О, да, конечно, спасибо. Как кстати. Как дела?

— О, молодцом. Вечером всё решится?

— Твоими молитвами.

Я запалил косяк, глубоко затянулся. Джими нагнулся, обмакнул кисть в жёлтую краску и начал что–то рисовать на белоснежной гитаре. Жёлтые ромашки, белая гитара. Я протянул ему косяк. Он затянулся и, не вынимая его изо рта, произнёс:

— Знаешь, я слышал они для каждого дня недели придумывают свой цвет для капсул с кислотой, осталось только три вечера, они и приготовили для них три цвета, красный, голубой и фиолетовый. Не правда ли, забавно, а?

Он повернулся, промыл кисть, вытер её и обмакнул в другую краску, на очереди чёрно–белый Фендер.

— Да, выдумщики, — машинально подтвердил я, наблюдая за его длинными чёрными пальцами, наносящими краску на Фендеры.

— Единственное жалко, что нет четвёртого цвета, потому что четвёрка, очень важное число, понимаешь о чём я говорю?

— Да, — сказал я, рассматривая четырёх Фендеров, выстроенных в ряд вдоль стены.

— Вот именно, четыре положительно очень значимое число, — повторил он.

Я сказал ему, что слышал, что после окончания шоу народ собирается дать альтернативный концерт на футбольном поле, принадлежащем какому–то колледжу.

— А ты, пойдёшь? — спрашиваю.

— Конечно, обязательно. Это такое место, где мы все могли бы сыграть вместе отличный джем, а ты как?

— Да, должно быть здорово.

Он снова пыхнул.

— О, мой бог, отличная травка. Я с надеждой жду вечера, дружище. Вечером многое решится. Я весь на нервах. Сегодня вечером для нас стартует космический корабль.

Пришёл М. Дж. и принёс мне окончательный расклад сегодняшнего вечера, кто за кем выступает.

— Хорошие новости, Эрик, Джими выступает после The Who, а не до них, как было намечено ранее. Только не спрашивай меня, как нам это удалось устроить. Была куча проблем с этим, мать их.

Сказал и удалился, широко улыбаясь и потирая от удовольствия руки.

Я подумал о Часе. Отличный парень, просто герой. На его плечах, его кровью, это всё даётся. Расклад получился. Всё, о чём они мечтали и о чём молили Бога. Он стоял у плиты, где две подруги решили приготовить что–то из еды, желая накормить его. Но он остановил их, сказав, что не голоден, что недавно уже поел. Он нашёл свободное место и сел к столу рядом с одним чёрным парнем с лицом ребёнка и широко открытыми глазами, Бадди Майлзом, так все звали этого парня. Затем пришли Ноэл с Мичем и присоединились к Джими, уже сидящим за общим столом. Я оказался последним, и как только я вошёл, Джими изрёк:

— Пурпуровые.

— Да, действительно, пурпуровые, — подтвердил я.

Он рассмеялся.

— Увидимся позже, удачи, — сказал я и хлопнул ему по ладони.

Я вышел и, встретив на улице Брайана Джонса, пошёл с ним смотреть выступление Отиса Реддинга. Великолепная работа, слов нет. Прохладный вечер, облака над сценой несутся так низко, что казалось, ещё чуть–чуть и они зацепят навес. Пошёл дождь, но никто не стал обращать на него внимания, хотя облака, как назло, нависли прямо над сценой и не собирались уходить на протяжении всего выступления Отиса. Впервые после того как познакомился с ним в Мемфисе, я увидел Отиса. Совершенно другой человек. Окружённый мощными чёрными черепами и полностью поглощённый чёрным сознанием. Действительно, удивительно, но он сторонился меня, хотя в тот раз, мне показалось, что расстались мы друзьями. А теперь, здесь, перед этой белой психоделической и совершенно отъехавшей аудиторией он казался потерянным и пытался произвести впечатление, хотя понимал, ради чего те здесь собрались и что все эти люди перед ним думают только о любви. Он открыл им своё сердце, каждому вне зависимости от цвета кожи. А когда запел об уважении, вся эта аудитория превратилась в один комок нервов. Кто–то из прессы подошёл к Джонси: было бы здорово, если бы именно он представил Джими. И Джонси согласился.