Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Но первое, с чем мы справились в Лондоне — записали В-сторону. Уже два часа ночи, а работы конца не видно. Микки Мост в операторской, свежий и бодрый по–прежнему, как старшеклассник, не желающий сдаваться. Поскольку группе нужна была эта запись — он здесь — карандаш в зубах, в продюсерском кресле, ноги на микшерском пульте. Связь с ним через вспомогательный комбик. Говорит голосом Бога, ведь продюсер же.

— Так, парни, если вы считаете, что нужно ещё что–то доделать, действуйте. Вам нужна песня для оборотной стороны новой вашей сорокопятки. Какие мысли?

Посреди студии — А. П. за красного цвета Воксом—Континеталем, нога отбивает такт, пальцы бегают по клавишам, занавешенный со всех сторон студийными звукопоглощающими портьерами.

Играет быстро, presto, жарко и грязно. Я — в отдельной будке, в наушниках. Прайси начинает, пробираясь через все изменения. Хлопает входная дверь, в руках Часа и Джонни коричневые бумажные пакеты, доверху наполненные едой. Перерыв, два часа ночи, мы набрасываемся на светлое пиво и бутерброды, так как что–то начинает проясняться. И снова, Большой Час берёт в руки свой бас, Хилтон — лидер–гитару, Джонни — за свою ударную установку, а Прайси — за Вокс—Континенталь. И мы погружаемся в I'm Crying.

I want to hear you knock upon my door,

I don't get your loving any more,

I'm crying, I'm crying, Baby, I'm crting, I'm crying.

Покидаем студию с восходом солнца, положив ещё одну бобину в алюминиевую коробку. Всегда такое хорошее чувство, когда выходишь со студии в предрассветные часы, солнце только–только появляется из–за горизонта, пробуждая весь мир к новому рабочему дню, открываются двери контор на следующие восемь часов, пока мы будем спать, а музыка будет продолжать звучать в наших головах.

Совсем скоро уже появится трещина в дружном коллективе Animals, и газеты запестрят заголовками.

Первые тревожные сигналы пришли на гастролях в одном из колледжей юга прямо на концерте. Где группа разминалась перед большим европейским турне. Мы приехали в Оксфорд сыграть в университете. Мы, полдюжины чурбанов из Ньюкасла, чуть не утонули в академическом океане. Может быть, именно это послужило началу странного поведения Алана Прайса.

Но нет, всё началось до нашего приезда в Оксфорд, в машине, по пути туда. Мы выехали из Лондона в нашем сверкающем Форде—Галакси, на предельной скорости, на какую всегда был заточен Таппи, но несмотря на это из графика мы выбились, и когда прибыли на заправку, времени перекусить у нас не оказалось. Нам бы наполнить баки и — фюить. Согласны? Раз надо, останавливаемся залить бензин.

Все высыпали на морозный ночной воздух и побрели на заправку запастись жевательной резинкой, выпивкой и ещё чем–нибудь, что можно было бы забрать к себе в машину. Таппи возится с шлангом. Наша большая Галакси баллонами заглатывала бензин. Поднял капот, проверил масло, воду в радиаторе.

— Всё, можно ехать.

Мы полезли обратно в машину. Таппи повернулся сосчитать головы.

— Минуточку… а где…?

Постоянно всегда кто–нибудь да исчезает, мы прилипли к окнам. В ресторане А. П. явно предавался одному из основных грехов. Он ел.

— Что за мать вашу? — с раздражением проворчал Час.

— Он хоть понимает, что он делает, — воскликнул Хилтон.

Видел бы ты Таппи — хмурый, трёхдневная щетина, кожаная кепка надвинута почти на глаза, ну, точно, твой вчерашний нью–йоркский таксист.

— Ну, кому–нибудь из вас сходить бы за ним, мне не по чину.

— Схожу–ка я за этим молокососом, мать его, — вызвался Час.

Джонни за ним. Я из любопытства вылез и встал рядом с машиной, посмотреть. Джон Стил и Час Чандлер влетели как две шаровые молнии в кафешку. Прайси прожёвывал кусок сосиски, заедая чипсами, и только собирался откусить снова, как они оказываются рядом. Подхватывают за руки и несут как лягушку к машине, на глазах изумлённых дальнобойщиков.

— Нам бы успеть, если, конечно, больше не будет задержек, — проворчал Таппи, заводя мотор.

В студенческий городок мы прибыли с опозданием. Видно было и по публике и по тому, как нас встретили устроители. Но мы уже здесь, разворачиваемся, в волнующемся море улыбок, пока они мешаются под ногами, выражая своё негодование за наше опоздание.

— Чего это они вырядились все как пингвины, — недовольно фыркнул Таппи.

Ни закулис нормальных, ни артистических или хотя бы грим–уборных. Какая–то огромная кухня, где они, может быть, готовят еду. Титан с чаем, ячменные лепёшки с сосисками, вот и всё. Туалет общий и для артистов, и для двух тысяч посетителей смежного с ним танцзала. Я уже отлил и уходил, когда заметил А. П.