Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Я начал говорить о величии Джона Уэйна. Он воткнул лопату в землю, повернулся ко мне и сказала:

— Джон Уэйн, забудь про своего Джона Уэйна. Я хочу сказать, вот такой парень как я, например — ты никогда не подумаешь, что я пережил два взрыва атомных бомб.

— Шутишь, — не поверил я.

— Вовсе нет, парень.

И его рассказ был не менее фантастичен. Во время Второй Мировой он был в Сингапуре, когда напали японцы, и его призвали, как минёра, и вместо пробивания железнодорожного туннеля в Бирме отправили руководить рабочими в Японском котле. После того как Япония вышла из войны, они должны были инструктировать оставшихся на Японских островах, но оказалось, что там были почти одни женщины. Он влюбился в одну японку, женился, завёл семью. Он работал на карьере, когда первую бомбу сбросили на Хиросиму. Туда он попал на следующий же день. Пустыня. Полное разрушение. Его забрали в госпиталь, который располагался в предместьях Нагасаки, и он лежал там, когда вторую сбросили на город.

Джон Уолтерс, также работавший в то время в бригаде, ждал повышения, когда я покинул Университет. Мы не только вместе работали, но и часто пели песни американских рабов, выучив их по пластинкам Алана Ломакса, пока рыли траншеи. Наши ирландские работяги считали нас сумасшедшими. Позднее Джон стал видным радио–продюсером на Би—Би-Си.

Отец был в гневе, что с дипломом дизайнера я не ударил палец о палец, чтобы получить хорошо оплачиваемую работу. Но в душе — рад, что я «не чураюсь никакой работы». Если честно, то я делал несколько попыток найти место в разных дизайнерских конторах, но везде мне мило улыбаясь отказывали, так как у меня не было никаких рекомендательных бумаг от администрации колледжа. Вот так, несмотря на успешно сданные экзамены и получение диплома, я оказался никому не нужен. Меня по–прежнему считали студенческим мясом.

Большинство парней, играющих по выходным в клубе «Новый Орлеан», также так или иначе были связаны с колледжами. Вот почему мы часто выступали в студенческих городках и колледжах. Многие даже думали, что я тоже студент, и у меня не было ни малейшего желания их разубеждать и вдаваться в подробности, почему не работаю по профессии.

Один из студентов Ньюкаслского университета и оказался именно тем человеком, сыгравшим ключевую роль в рождении и жизни Animals. Майк Джеффери, «Человек–в–солнцезащитных–очках». Хорошо это или плохо, но М. Дж., как все его звали, повлиял и на всю мою жизнь. Но он всегда был окружён ореолом таинственности, вплоть до самой своей смерти в авиакатастрофе в середине семидесятых. Джеффери был из прайда злодейского маэстро Свенгали, из породы антрепренёров поп–групп, которые оставили свой след на шестидесятых, таких как Брайан Эпштайн, Роберт Стигвуд и Кит Ламберт. Не так чтоб Майк обладал их талантами, совсем напротив. Но он как и они, был тем парнем, который знал, где и когда следует быть. Или если ты слишком долго задерживаешься и продолжаешь топтаться на одном месте, то он знал, где и когда нечего было ловить.

Майк Джеффери, который, в конечном счёте, стал импресарио Animals, а позднее и Джими Хендрикса (в партнёрстве с Час Чандлером), был типичны представителем первого послевоенного поколения британцев. Ему было достаточно лет, чтобы знать всё о наследии Империи и о прежних порядках. Ему хватало достаточно смелости, чтобы посмеиваться над её агонией и не поддаться удобной этике старого мира. Он и подобные ему горели желанием жить в новой эре. Он был настоящим шестидесятником. Воспитанник старой школой, он ворвался в деловой мир со стремительностью акулы, поглощающей всё на своём пути.

Но, как и знаменитой белой акулой, у Джеффери были сотни обожателей. Все обратили свои взоры в его сторону. Все попали под его обаяние. Это был деловой человек, бизнесмен, который понимал человека сцены.

Я смотрел на него, как на человека, который мог бы предоставить мне не работу, нет, но свободу. Ясно, конечно, что он использовал менее удачливых на пути к своей собственной свободе. Это человек, который с головой окунулся в водоворот страстей… ради самого себя. Когда дела шли хуже некуда, Джеффери, не принимая это близко к сердцу, шёл напролом. С гордо поднятой головой и крепко стоя на ногах. За этого его и уважали. Его увлечение музыкой началось где–то около 1958 года с организации в университете танцев. Он носил тёмные очки, прописанные ему врачом, достаточно тёмные, чтобы их принять за обычные солнцезащитные. Носил всегда тёмные костюмы в тонкую полоску и старомодный школьный галстук. В Ньюкасл Майк приехал из Лондона, в армии служил на Ближнем Востоке. Копия киногероя–мошенника Питера Селлерса. В те дни мне он казался удивительным человеком.