Александр Рогозин - Трассирующие строки

Поздней осенью сорок первого года Яшин с жаром уверял соседей по палате, что даже если Москва будет сдана, держаться можно. Это обернулось донесением: политрук Яшин сеет пораженческие настроения, каркает о скорой сдаче столицы.

Он говорил о преследовании формализма в политработе, в ответ появился рапорт коллег о клевете на политический состав.

Однажды был уничтожен тираж уже вышедшей газеты «Балтийский залп»: стихотворение «Владыка мира» было признано политически вредным. А публикация портрета Яшина в газете «Краснознаменный балтийский флот» вызвала бурю негодования у непосредственного начальства — недостоин.

Никак не вписывался Яшин в рамки обычного политработника. И если бы не смелость, проявленная на передовой линии, неизвестно, чем бы кончились все эти рапорты сослуживцев.

Над Яшиным повисло и вовсе нелепое обвинение: он якобы украл часы у краснофлотца. Яшин вынужден был искать защиты у Всеволода Вишневского, в то время одного из самых влиятельных писателей страны: «Сейчас мне, командиру, советскому человеку, коммунисту нужно доказывать уже, что я не вор. Что часы эти я привез еще из Москвы (у меня сохранилась гарантийная квитанция с номером часов)».

Яшин вполне отдавал себе отчет, что многие неприятности от характера: «не умею я дружить. Сидит во мне какой-то эгоист. Если я увижу в человеке что-либо плохое, я сразу забываю обо всем хорошем, что в нем может быть. Я легко обижаю и сам чрезмерно обидчив».

На Волге Яшин стал здоровее телом. Это повлияло и на характер в лучшую, конечно, сторону. Обиды здесь не копились, если и случалось недопонимание, оно таяло, как сахар в чае, который, блюдя непреложный флотский закон, пили по вечерам офицеры в кают-компании. Конфликты не успевали назреть — из одного соединения кораблей в другое Яшин переходил каждые три дня.

Из командировки по южному флангу флотилии Яшин вернулся в двадцатых числах сентября. В политотделе флотилии Яшин узнал, что на фронт приезжал Симонов, был в Средней Ахтубе, переправлялся из Красной Слободы, побывал в окопах, на бронекатерах, на базе Северного отряда кораблей в селе Безродное.

Яшин и Симонов знали друг друга. Вместе учились в Литературном институте. Однокурсниками они не были, встречались на семинарах. Яшин был двумя годами старше Симонова, но поступил в институт позже.

Литературная судьба Яшина первое время складывалась удачнее, чем у Симонова: Яшин начал публиковаться в 15 лет, в девятнадцать избран председателем Вологодского оргкомитета — Союза советских писателей. В 1934 году, в возрасте 21 год, он стал делегатом Первого Всесоюзного съезда писателей. Успех неслыханный. Симонов в это время только публикует в журналах свой первые стихи.

На съезде Яшин слушает Горького, встречается с Паустовским, Антокольским, Сельвинским. Говорит с ними и начинает понимать, что любви к Есенину, умения рифмовать и знания крестьянского быта очень мало для поэта. Яшин чувствует себя дичком, на котором пока еще растут кислицы. А привечают его лишь потому, что он коренной вологодский крестьянин, окающий и цокающий. Столичным писателям, молодым и старым, нравятся не столько стихи, сколько его мужицкая основательность, непосредственность и открытость. Собственно, честолюбие и эта самая мужицкая основательность спасли Яшина. Он не отказывается от своей темы, но в писательский мир входить в крестьянском армяке не хочет. И умолкает на несколько лет.

Как раз в эти годы в литературе появляется Константин Симонов.

Симонов рос в семье преподавателя военного училища. И многое из того, что Яшин постиг, будучи публикуемым литератором, Симонов знал с детства. Когда Симонову исполнилось 16 лет, семья переехала в Москву. Он активно начинает публиковаться и поступает в Литературный институт. Два года спустя туда же поступает Яшин.

На семинарах в Литературном институте надо чем-то выделяться. Иначе забьют, заклюют, затопчут. И будешь бродить по коридорам, к тебе никак не будут относиться — ни хорошо, ни плохо. Литературный институт — особое заведение. С житейской, внешней стороны — братство поэтов. Долгие бдения, перелив из души в душу пьянящих откровений. С другой стороны — все соперники друг другу. И пока не выстроилась жесткая иерархия, надо занять место поприличней, потом поздно будет.

Симонов, кроме талантов, отпущенных небом, брал работоспособностью и обостренным чувством момента. Он сразу же начал работать в журналистике. В воздухе запахло грозой, Симонов в качестве военного корреспондента сумел побывать на Халхин-Голе, а потом стал писать поэмы на военно-историческую тему.