Александр Петрович Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1

Трудно сказать, задумывался ли когда-нибудь Петя о том, кого он думает вырастить из своих детей, какие качества хотел бы им привить. Слишком далеко были от него общегосударственные интересы и те моральные качества, которыми должен обладать человек будущего, которые мы должны привить своим детям.

Я же постоянно думала об этом. Да, я действительно старалась уберечь детей от всего плохого. Трудолюбие, тягу к знаниям, честность, правдивость, уважение к людям старалась я, прежде всего, воспитать в своих детях. И ещё учила находить радость от хорошего, русского слова «спасибо», полученного от людей за добрые дела. Но учила и непримиримости ко всякому злу. Была нетерпима ко всему, плохому, что замечала в своих сыновьях. Любой плохой поступок тут же находил во мне осуждение любыми средствами. Отец, как правило, отделывался молчанием или, хуже того, вместо осуждения поступка начинал, как ни в чём не бывало, с провинившимся сыном обыденный разговор, будто и не было совсем этого плохого поступка.

— Петя, почему ты так делаешь? Почему не поддерживаешь меня? Ведь нельзя же так, — убеждала я потом мужа.

— А что мне прикажешь тоже напуститься на них, как ты, — обычно отвечал Пётр. — Сказала и хватит. Поймут.

— А ты, почему молчишь? Это же очень вредно, я осуждаю, а ты молчишь, — пыталась я убедить своего сожителя.

— Ну, хватит! Опять завела, — обрывал он меня.

Не понимал и не хотел понять благоверный, как важно родителям действовать заодно.

Мама моя тоже или молчала, или вступала в защиту внука. Так и не доходило до сына сознания его вины. Проходило какое-то время, и сын повторял подобный поступок. И снова ни у бабушки, ни у отца он не находил резкого осуждения. А надо было, что бы он нашёл осуждение, любой ценой сделать так, чтобы у провинившегося сына отпало желание повторить ещё раз подобное и не только у него самого, но и у его братьев.

Я лишала детей кино, игры с товарищами, ставила в угол, и когда этого не хватало, вынуждена была браться за ремень, так как не было у меня уже другого пути довести до сознания сына недопустимость того или иного поступка, не было потому, что была я одинока в семье в воспитании детей. Но, беря в руки ремень, я всегда говорила с болью:

— Почему вы не понимаете слов? Почему заставляете меня браться за ремень? Вы, что думаете, мне легко делать это?

Да, плохие последствия мог дать такой метод воспитания, но не дал. И не случайно. Дети, вероятно, чувствовали, что мне действительно нелёгко даётся применение ремня, хотя, может, и не всегда хорошо понимали это. А вернее, чувствовали справедливость наказания.

— Погоди, припомнят тебе всё твои сыновья, — грозил мне Пётр.

— Пусть припоминают, пусть осуждают, лишь бы хорошими людьми стали, лишь бы не делали в жизни ничего плохого, лишь бы людям с ними было легко, а больше мне ничего не надо, — ответила я. — Да, ты ни разу ничем никого не наказал, хочешь, чтобы дети тебя добреньким считали, выхвалиться перед ними хочешь, а меня опорочить. Тебе совершенно безразлично, что они делают, какими они будут, а мне не безразлично это. Я их произвела на свет, я и отвечаю за них. Вот вырастут и поймут, кто прав.

Они выросли, мои старшие сыновья. И если сегодня Сергей пишет: «В том, что мы выросли не такими уж плохими людьми, большая часть принадлежит тебе», то значит, мои сыны поняли меня.

И если действительно жизнь покажет, что мне не придётся краснеть за своих сыновей, что они ничем не запятнают моё имя, я буду знать, что как бы ни тяжелы были и мне, и моим сыновьям некоторые методы моего воспитания, они достигли своей цели. А это главное.

Я вполне сознаю, что были порой эти методы противоестественны, недопустимы, что в будущем они совершенно не будут иметь место, как не будет иметь место связь, подобная той, какая существует между мной и мужем.

В воспитании младших сыновей мне уже не приходится прибегать к ремню. Наказание старших послужило им хорошим уроком, да и не стало мамы — защитницы внуков.

Наверное, большую роль тут сыграло и всё пережитое мной за последние годы. Перенесённые страдания сделали меня мягче, жалостливее, уступчивее.

Как это отразится на воспитании младших, покажет будущее.

Невыносимая тоска сжимает сердце, расслабляет волю, рождает физическую слабость и по обыкновению, укладывает в постель.

— Мама, ты опять заболела? — спрашивает участливо Вова, вернувшись из школы.

— Заболела, сын.