Александр Петрович Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1

— Я пойду в кино, — сказал он мне, одеваясь.

А я, занятая разговором с соседкой, пришедшей к нам, механически ответила.

— Иди.

Только тогда, когда Саша уже вышел за дверь, я вспомнила, что запретила ему идти в клуб.

— Саша, ну-ка вернись! — позвала я его.

Саша послушно вернулся.

— Ты исправил двойку?

— Нет.

— Почему же ты собрался в кино?

— А я все равно пойду, — упрямо пробурчал Саша.

— Нет, не пойдешь. Будешь делать то, что тебе хочется тогда, когда будешь жить самостоятельно. А пока мы тебя поим, кормим и одеваем, будешь делать так, как нам хочется.

— А как вам хочется?

— Чтобы ты учился хорошо и не получал двоек.

— Я хоть в спортзал, но все равно пойду.

Чувствую, что если буду настаивать на своем «не пойдешь!», он может не послушаться меня и снова выйти из повиновения, выйти из простого упрямства и желания сделать по-своему. Самое страшное в воспитании, если дети выходят из подчинения. С этого момента теряется возможность воздействовать на них. И я ответила:

— В спортзал иди. Я не запрещала тебе туда ходить. Только не долго.

Но Саша никуда не пошел. Просто ему надо было показать свою самостоятельность и независимость.

Дня через три он снова попросился в кино.

— А с двойкой как?

— Давно исправил.

Ох, как нелегко мне с Сашей! А с кем из сыновей было легче? Зато приученные к дисциплине и послушанию, к уважению старших, они не причиняют беспокойства учителям, легко соблюдают правила поведения для учащихся, и становясь в ряды тружеников, дисциплину труда на производстве.

Как бы мать ни следила за своими детьми, она не в состоянии контролировать каждый их шаг. Да и надобности в этом нет, если детям с девства привита невосприимчивость ко всему дурному и, прежде всего, к нечестности. Я всегда стремилась к тому, чтобы в нашей семье дети не знали лжи и обмана даже в самом малом.

— Не можешь сделать, лучше не обещай, — говорила я Петру, не выполнившему своего обещания при детях.

Никогда не упрекала я мужа при детях за ложь, даже тогда, когда хорошо знала, что он говорит неправду. Меня всегда выводила из себя его привычка обманывать.

— Это я ведь в шутку делаю, — оправдывается он.

— Даже в шутку этого нельзя делать, — убеждала я Петра, — чтобы ребята и мысли не допускали, что можно соврать.

И радуюсь я, что дети растут честными.

Всю жизнь моей первейшей заботой было уберечь детей от пьянства, воспитывать в них отрицательное отношение к выпивке. Это было сделать тем более трудно, что у Петра не было такого отношения к пьянству, наоборот, он сам любил напиться допьяна, но воздерживался от этого, зная моё бескомпромиссное осуждение пристрастия к спиртному. Знал он и то, что я не прощу ни одного случая его выпивок, хотя это стоило мне здоровья и большого напряжения духовных сил.

Я старалась всегда при детях резко отрицательно реагировать на увлечение спиртным и радовалась, что не замечала у детей стремления испробовать спиртного.

— Неужели, мальчики, и вы у меня не устоите против этой чумы? — говорю я Толе.

И он очень серьезно, как взрослый, отвечает:

— Попробуем, мамочка, устоять.

И все же Серёжа не устоял перед искушением познать состояние опьянения.

Дело было весной. Серёжа уже кончал девятый класс. Всем ученикам его класса за работы в лесничестве выдали по 2 рубля. Пятеро мальчишек сговорились потратить эти деньги на покупку водки. Среди них был и мой Сергей.

В этот вечер я пришла домой поздно. Сыновья сразу же сообщили мне, что Серёжа пришёл пьяный. У меня упало куда-то сердце.

— Ну вот, ещё этого не доставало! — вырвалась, как стон, у меня.

Я кинулась в детскую. Серёжа спал на кровати. От него по всей комнате распространялся винный запах. Я потрясла Сергея за плечи, пошлепала по щекам, пытаясь выяснить, где он так напился и с кем, но он только скулил, как щенок, и продолжал лежать, не открывая глаз.

Ребята окружили нас, притихли. Надо было что-то немедленно предпринимать, сделать так чтобы и у Серёжи в будущем, и у младших детей никогда больше не появилась охота напиться.

«Что делать?» — мучительно размышляла я.

Знала, что отец отделается своей всегдашней фразой: «Нехорошо так, Серёжа делать» и всё.

Из ряда вон выходящий поступок требовал самого сурового наказания.

После долгих раздумий я решилась на крайность.

Утром Серёжа поднялся с постели позже всех. Ребята настороженно ждали, что я предприму.