Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Я делюсь этими мыслями с моей собеседницей, и она соглашается со мной.

— Ну, ничего. Научаться и этому, — убеждённо говорит она. Сейчас уже и по телевизору стали чаще говорить об устройстве быта и в журналах об этом нередко пишут.

Она посмотрела куда-то вдаль и снова поделилась со мной:

— Вот смотрю я на наш народ, на нашу сельскую молодежь, и мне просто жаль их всех становится.

Я удивлённо вскинулась на неё, а она продолжала:

— Всё у них есть, и одеться красиво они могут, а вот показаться в красивой одежде им негде. Работа у них грязная, тяжёлая. Только и могут сходить вечером в клуб да по улицам побродить и то только тогда, когда сухо.

Я понимаю, что мысли эти, есть отражение общего глухого недовольства медленным течением научно-технического прогресса, автоматизации производства. Отражением неосознанной тяги к красивому и привлекательному не только в быту, но и в труде, к тому, чтобы была возможность носить хорошую одежду не от случая к случаю и не только в свободное от работы время, но и в процессе самого труда. Как же надо быть близкой к простым людям труда, чтобы, заболеть вот так их заботами и невысказанными стремлениями!

Тёплое чувство поднимается во мне к моей собеседнице. Оно как-то успокаивает растревоженную душу, врачует вновь открывшуюся душевную рану. Вот они, мои родные, мои близкие, а не те у одного из которых я только что была. Воспоминание о той беседе болью отзывается в сердце, застилает сознание….

…Слёзы вот-вот готовы пролиться из глаз, всё дрожит внутри. Я никак не могу унять эту дрожь, справиться с собой.

— Я не виновата, что душа приросла к Вам. Разве можно за это наказывать? Это жестоко и бесчеловечно.

Голос выходит из-под моего подчинения и начинает дрожать в такт со всем моим существом.

— Ну, уж это слишком. Жестоко — может быть, но бесчеловечно….

Говорит спокойно, будто речь идёт не о живом человеке.

— Да, и бесчеловечно, — упрямо отвергаю я его сомнение в этом, навсегда отрубая что-то в себе.

Понимает же, что поступает жестоко, а вот то, что проявлять эту жестокость на самом лучшем из человеческих чувств бесчеловечно, понять не может. Не в состоянии понять, что преступление — отнимать у людей радость, которую не так-то часто дарит судьба человеку.

Я сравниваю его с моей спутницей — учительницей, как я уже догадалась, и спрашиваю себя: «Может ли он вот так же, как она, заболеть общечеловеческой болью и радостью?» И тут же рождается ответ: «Нет. Не способны эти люди, стоящие над людьми и думающие только о себе, о своём благополучии и спокойствии, жить жизнью других, понять чаяния и думы народные, радоваться их радостью, болеть их болью».

Автобус где-то задерживается. Лёгкий ветер первого летнего дня с тихим шелестом перебирает над нами листву, где-то задорно чирикают воробьи. Мы обе молчим, погружённые каждая в свои думы.

— Вы в этом районе работаете? — нарушаю я молчание.

— Да, в начальной школе. Сегодня у меня первый свободный день. Знаю, что, уже через неделю-две снова буду скучать по школе, а сейчас просто радуюсь, что не надо больше сидеть над тетрадями. Проводила вот сегодня гостей и сама поехала в гости к своим дочерям. От меня вином не пахнет? — неожиданно обратилась она ко мне. — Заставили-таки и меня на прощание выпить. Ныне и вино-то какое-то некачественное пошло. Пьёшь, и только хуже от него становиться. Раньше, бывало, выпьют стопочку и веселья хоть отбавляй. А сейчас только дерутся да ссорятся, как напьются.

— Наверное, потому, что много пить стали, а не потому, что вино некачественное, — замечаю я. — Напьются, какое уж тут веселье.

— Может быть.

Мы снова погружаемся в свои думы. На память приходят слова, сказанные одним из наших заводских ребят, пытавшемся застрелиться.

— Что заставило тебя сделать это? — спросили его.

И он ответил:

— Скучно и неинтересно жить стало.

Это в семнадцать-то лет стало скучно и неинтересно! Чудовищно и непостижимо! К какому страшному оскудению чувств и желаний привело поклонение «зелёному змею».

«Скучно». «Неинтересно». Как часто слышу я эти слова не только от молодёжи. Пожилые ещё добавляют:

- Жить стали богаче, а чего-то страшно становиться, как подумаешь обо всём.

Да, чем больше распространяется пьянство, тем больше появляется страх за судьбу будущих поколений. И в этом страхе я слышу протест против увлечения алкоголем, пусть пока слабый, порой неосознанный, но я чувствую, как он нарастает, и рано или поздно приведёт к полному отрицанию наркотического опьянения.