Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

— Я бы гордилась и радовалась, что отдыхаю, а она «надоело» — улыбается А.Ф.

— Наверное, я все-таки уеду отсюда куда-нибудь.

— Отступитесь-ка вы. Куда вы уедете? Мария Алексеевна Бородина тоже говорила лет десять тому назад, что у неё наполеоновские планы, а сейчас только рукой машет, как спрошу об этих планах.

— М.А. не могла осуществить своих планов, вероятно, потому, что связывала их с кем-то другим, мои же планы зависят только от меня самой.

— Я не уверена, что вы куда-то уедете, но если это произойдет, не удивлюсь.

Я с удивлением поднимаю на неё глаза: «Почему не удивлюсь?»

— Видите ли…. Ну как бы вам это сказать? Уж слишком вы свободная. Душой свободная.

— А ведь вы поняли меня, — говорю ей.

— Я все-таки умею видеть людей. А ведь многие не поймут вас, если это сделаете.

— Непьющий муж, хорошие дети, — смеюсь я.

— На руках её носил, — добавляет А.Ф., - жили дружно.

— И чего только надо было человеку, — опять продолжаю я будущий разговор среди моих односельчан.

Ант. Фед. — человек богатый души. Не зря её уважают и любят дети.

Как все-таки она верно обо мне сказала!

Посмотрим, осуществятся ли мои планы.

Буду жива, осуществятся! Я ведь абсолютно равнодушна к бытовым удобствам. Мне бы были только кровать да стол, на котором бы можно было писать. Неприязнь ко всему обывательскому, мещанскому привела у меня к полному отрицанию жизненных удобств.

Узнала точно: я была включена в оба списка: и по выборам в Поссовет и по выборам в Райсовет, узнала точно, что меня думали избрать председателем Поссовета. И…не решились. Снова недоверие к женщине.

Сейчас люди смотрят уже на меня не как на будущего председателя Поссовета, а как на пострадавшую. Мне не приятны эти взгляды, они унижают меня. Неприятно и то, что не доверили сей высокий пост, но не обижаюсь: знаю, что недоверие ко мне — часть общего недоверия к женщинам вообще. Боже упаси женщину поставить на первую роль! Только вторые роли. К следующему партсъезду напишу об этом письмо в ЦК. Будь бы в Политбюро ЦК женщины, будь бы их больше в ЦК, не было бы допущено такой пьянки. Женщина — мать быстрее бы увидела, куда поведёт распространение пьянства и совершенно недостаточная борьба с ним, женщины — матери смогли бы вовремя решить и проблему рождаемости. Сейчас вошло в традицию иметь одного-двух детей. А с традицией бороться уже труднее. И другие общегосударственные дела женщины в силу своей большей гибкости ума и прозорливости решали бы ничуть не хуже, чем мужчины. Особенно сейчас, в связи с быстрыми темпами развития общества.

А то женщина на трактор — пожалуйста, хоть это совсем не женское дело, а к руководству — без тебя обойдёмся, не твоё тут дело.

А все-таки интересно как: взял-вписал, взял-вычеркнул. Так легко, не советуясь с народом, не спрашивая его мнение. Отсюда и такое пассивное отношение к выборам, а избранного депутата забывают через несколько недель, потому, что нигде о нём не поговорили, не поспорили, не отстояли, не подумали.

Больничная палата, как одиночная камера. Лежала в ней почти целую неделю, оторванная от всяких дел. Тихо, покойно. В определённые часы приносят еду, в определённое время безжалостно колют пенициллином, побаливает ухо.

Бесконечное лежание на больничной постели и думы…думы, как бесконечная река времени. Снова и снова вспоминается Валино письмо, жизнь моих отца и мамы и своя, полная постоянных материальных лишений.

Почему-то часто приходит на память стихотворение — песня, которую любила петь мама: