Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Ничего. Терпи, Анастасия Николаевна, терпи! И будь мужественной.

То новое отношение к К.А., которое появилось после того памятного разговора с ней, так и сохраняется. «Не поняла, не смогла понять меня», — постоянно живёт в сознании. Сейчас уже не стало того былого желания посидеть с ними, поговорить, побывать у них. Не стало в отношении к ним теплоты.

Вот сегодня, отнесла корове ведро помоев. У хлева подождала, пока выпьет. Раньше бы я обязательно забежала бы к ним поговорить, а тут прямо направилась домой, не испытывая никакого желания зайти, К.А. звонит:

— А я думала, что вы зайдете к нам.

Я сослалась на занятость.

То, чего никак не удалось сделать сыну, помогла сделать его мать.

Прежнее чувство умерло, думаю окончательно! Умерло, потому что стало причинять мне только боль. Что же, пора: мне уже 51 год. Пора и душой стареть.

Душой стареть? Ну, это мы ещё посмотрим.

Стоит обыкновенная мартовская погода: по утрам заморозки. Неведомой кистью мороз рисует разлапистые листья сложного узора на окнах, вешает сосульки по краю крыш, стягивает тонюсенькой хрупкой корочкой сверху слег, а днём с заоблачных высот солнце посылает целое море света и тепла. Оно разливается всюду, наполняет самые отдалённые уголки. Повинуясь великому зову природы, по ночам в кладовке и на чердаке устраивают свои душераздирающие концерты коты. «Вот окаянные!» — возмущаюсь я и выскакиваю в сени. Наша кошка, как ни в чём не бывало, спокойно сидит там и дожидается окончания поединка своих ухажеров. Разгоняю всех, а через полчаса всё начинается снова. Будь ты неладна, эта весна!

Сегодня, нам привезли кур. Это Пётр уже успел договориться с Бёрдовыми об их приобретении. У меня даже в боку закололо при виде куриного стада, а Петр потешается ещё: «Подожди, вот в мае купим поросёнка да корова, бог даст, телёнка принесёт!»

И я должна буду ходить за этим стадом разного отраслевого направления! О, бог мой, где справедливость?

Я бы, конечно, могла настоять на сокращении нашего индивидуального хозяйства, но это нанесет жизненному уровню нашей семьи значительный ущерб, ибо наших 160–170 руб. на семью в пять человек явно не хватает. Приходиться смириться до поры до времени и вкладывать свой труд в личное хозяйство.

По улицам посёлка разгулялся молодой весенний ветер порывистый, быстрый, сильный, он размахивает в воздухе голыми ветками молодых рябин и берёзок, низко склоняет светло-серые кусты сирени, как слепой натыкается на стены домов, цепляется за углы и заборы и, обессилив, стихает. Потом он снова набирает силу и со свистом носится по посёлку. Время от времени он вытягивает из-за горизонта серые тучи, и они обильно поливают дождем осевший грязный снег. А теплое весеннее солнце, будто со стыда, что не может усмирить разбушевавшегося буяна, трусливо прячется за края туч и смущенно выглядывает оттуда на землю.

Вчера мы судили. Через суд прошло много людей. Тут и сыновья отцов и матерей, забывшие свой сыновей долг, наверное, потому, что слишком часто мы говорили о долге родителей перед своими детьми и редко, очень редко о долге детей перед своими родителями, забывая, что старые люди нуждаются в тёплом приветливом, благодарном слове своих детей ничуть не меньше, чем дети в родительской ласке. Тут и люди, любящие поживится за счёт государства, и люди, нарушающие мир и спокойствие рядом живущих.

Как и во времена «Устного журнала», я время от времени в перерыве спускаюсь в зал, чтобы видеть, чувствовать реакцию присутствующих на наши приговоры и с удовольствием убеждаюсь, что судим правильно, справедливо.

Сегодня пришла ко мне Наташа Быкова (вчера мы не допустили её осуждения, несмотря на прекрасную защиту адвоката Телицыной Зои и ложные показания некоторых свидетелей) и низко поклонилась мне со словами благодарности.

Что может быть выше такой награды!

Давно уже не писала ничего в газету. Берусь за статью.

Вечер. Статью написать так и не удалось, не могу писать, если нет возможности, сосредоточится. Мне надо остаться один на один с теми людьми, о которых пишу. Тогда они предстают передо мной в наиболее ярком свете.

Пришёл мой «совсем хороший» Пётр. Пьяный. Где напился, не говорит. Днём он сгребал снег с крыши у Быковых. Они ему подали. Не хватило. Где-то сходил, добавил.

Раньше, когда я сталкивалась с ложью моего благоверного, у меня была защита.

«Ври на здоровье. Все равно душа не принадлежит тебе. Ты и не знаешь, что есть человек, который в несколько раз мне дороже, чем ты, что не с тобой я в душе, а с другим, и никогда не была с тобой», — говорила я себе, слушая очередную неправду.