Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

— Знаешь, Геннадий, я никогда не чувствовала, призвания к учительской работе.

— Что вы! А я всегда думал, что вы — прирождённый учитель.

На вечере встречи 2 декабря, этой зимой моя бывшая ученица Галя Зворыгина:

— Анастасия Николаевна, почему вы не стали больше работать в школе?

— Да я же на пенсии. А потом, скажу тебе честно: меня меньше всего в жизни интересовала химия.

— Правда? А я почему-то всегда была убеждена, что кроме химии для вас ничего интереснее нет.

Прав Мартин Андерсен Нексе:

«…большинство людей способно заниматься любой профессией, могут приспособиться к ней и чувствовать себя счастливым».

«Конец пути».

Прав. Но в этом случае он никогда не сможет отдать себя целиком работе, полностью вложить в неё все свои духовные силы. И «чувствовать себя счастливым» он тоже не сможет. Породить в душе увлечённость профессия, к которой не чувствуешь призвания, тоже не может. Так и не смогла я заставить себя интересоваться химией, хотя и знаю, что это очень нужная наука. Об этом я всегда и говорила своим ученикам и не безрезультатно.

Тоска, тоска, неизбывная тоска по той светлой радости, что всю жизнь жила во мне. За что ты лишил меня, ее? Чем заполню я ту пустоту, что появилась в душе моей? Нет, ты не превратился ни в подлеца, ни в падаль, ты просто сам совсем засушил свою душу, или так далеко упрятал всё живое, человеческое, что трудно добраться до него.

Как тяжело на сердце, как давит его тупая, ноющая боль….

И никуда не уйдешь от нее….

…Мы идём с Влад. Ив. Могилевым.

— В школу снова не хотите?

— Нет. Школьная работа — это ведь не моя работа.

— Вот как? А какая же ваша работа?

— Общественная, партийная, политическая.

— Знаете, я думаю: живи бы вы в царское время, из вас бы получилась хорошая революционерка.

— Да. Это бы была убеждённая, смелая, бесстрашная и преданная до конца революционному делу революционерка. Видите как, а вы мне предлагаете редактировать журнал «Учитель».

— Странно. Я почему-то всегда думал, что вас интересует литература. Значит, так и не увидим мы книги, написанной Колотовой А.Н.?

— Наверное, нет, Владимир Иванович.

— Жаль, жаль.

А мне вспомнился Горячих Вл. Сем. И его: «Когда я прочитаю книгу, написанную, Тася, тобой?»

Он очень высоко ценил мои сочинения, которые нам задавали писать и которые я ему читала.

А потом, после окончания педучилища почему-то все учителя наши думали, что я пойду на литературный факультет. Может быть, я бы и пошла на него, если бы не стояла передо мной всегда наша Елена Макаровна с покрасневшими от бессонных ночей глазами и горы тетрадей перед ней, которые надо проверять.

«На литературный?» — спрашивали меня, ожидая без сомнения утвердительный ответ, и очень удивлялись, что я выбрала естественный.

А наш Федор Петрович Щинов: «Покаетесь, что не пойдете ни физмат».

Вот уж что никогда не привлекало меня, так это математика. Никаких я способностей к ней никогда в себе не обнаруживала. Математика всегда требовала от меня больших усилий. Наверное, просто результаты этих усилий Ф.П. принимал за способности.

Ну, вот, будто снова отступала тоска и боль. Пора приняться за подготовку доклада к женскому дню 8-го марта. В голове уже начинает складываться его построение.

Пора начинать писать. Вот уж и голубое небо заглядывает в окно со своей высоты: и розовый снег в лучах только что взошедшего солнца, и синие тени на нём, и замороженное наполовину утренним морозом стекло будто взывают ко мне:

— Человек, разве ты не видишь, как мы прекрасны? Мы твои. Бери нас, владей нами, вбирай в себя нашу красоту, простоту и силу. Ты — господин наш. Мы — для тебя.

Значит, они для меня….

Ох, если бы что-нибудь можно было изменить!

Если бы можно было вернуть прежнюю радость. Как бы мне легче жилось на земле!

Вот и снова встретились с ним за праздничным столом, накрытым в честь Золотой свадьбы Г.Ф. и К.А.

Золотая свадьба! Прожить вот так, рядом, бок-о-бок 50 лет и никогда не думать, что можно было прожить жизнь иначе. Это большое счастье. Счастье? Нет, для меня высшее счастье в том, чтобы до конца дней своих не терять молодость души, постоянно к чему-то стремиться.

Нет, не находила я прежнего удовольствия в присутствии В.Г… Всё время в памяти жила последняя встреча в ресторане гостиницы и его ложь. А может быть, это была и не ложь? Может и вправду, нельзя было ему поехать в Ижевск? Он проводил нас с Петром за ворота. Постоял, верно, что-то хотел сказать. А я за здоровье его побоялась: вышел раздетый, после гриппа и воспаления лёгких. Да ещё и радикулит. Тихонько повернула его: «Идите. Вы же после болезни, простынете». Он повернулся послушно и, сгорбившись, пошел к воротам. Не было у меня и желания поговорить тут. Только на другой день с неумолимой силой вспыхнуло снова это желание поговорить от души, узнать всё. Хотелось сейчас же побежать, просто, как к родному брату, как к другу и эта боязнь стать навязчивой. В сердце снова боль, от которой нет лекарства, от которой не знаешь, куда уйти.