Евмен Доломан - На безымянной высоте

Артналет прекратился. Только продолжается перебранка пулеметов, однако и она вдруг стихает.

Тамара — то ли подсказало ей предчувствие, то ли она в самом деле услышала стон и ругань Байрачного — выскочила из помещения нам навстречу. Сделала шаг от порога, пошатнулась и ухватилась за косяк, чтобы не упасть. Байрачный сквозь сцепленные от боли зубы, будто даже спокойно, бросил:

— А ты не беспокойся, наше еще все впереди… Вот залатают, отремонтируют… так еще и гопака ударю… — Однако, заметив, что его напускная бодрость на Тамару не действует, он заскрежетал зубами и добавил: — Если наши придут на выручку, все будет в порядке.

Мы поняли, что и это он говорит лишь для того, чтобы успокоить супругу.

Ночь выдалась неспокойной, тревожной. Мы, боясь, что немцы под прикрытием темноты могут просочиться к фольварку, всю ночь не спали, несли охрану возле стены. Противник, видно, тоже чувствовал себя не слишком уверенно: все время бросал осветительные ракеты, может быть, боялся, что мы будем контратаковать.

Из двух взводов осталось в строю только два бойца: Орлов и Чопик. Остальные были ранены или погибли. Но из раненых в обороне пребывало полдесятка человек. Вот и весь «гарнизон» фольварка. Понятно, нам было не до контратак. Мы с надеждой и отчаянием поглядывали на север, ожидая, что, может, оттуда, из Львова, придет пехота, которая выручит нас. Ведь по дороге сюда, где-то неподалеку от Любеня, мы встречали пехотинцев. Возможно, что пехотные части нажимают на остатки немчуры, которые находятся севернее нас. Однако определенных признаков боя на горизонте мы не замечали. Надеяться же на помощь, которая придет со стороны Самбора, от нашей бригады, было, кажется, напрасно. Мы знали, что им там нелегко.

Возвращаемся с Евгением Спиваком в оборону, и первое, что нам попадается на глаза, — это распростертый на земле возле пулемета Вадим Орлов. Возле него на коленях стоит Чопик. Рукавом гимнастерки вытирает слезы.

Со многими друзьями пришлось разлучиться на длинных и тяжелых дорогах войны, и вот тут, впервые после смерти Капы, я увидел на глазах Петра слезы.

На рассвете немцы снова пошли в атаку. Через восточные ворота в фольварк ворвались два «тигра». Остановить их нам было нечем, и пришлось оставить оборону у стены. Последним нашим бастионом был двухэтажный каменный дом — крепкий, с толстыми стенами и узенькими, похожими на бойницы, окнами. В нем и занимаем оборону. Внизу, в подвале, раненые.

— Их должны отстоять во что бы то ни стало, — сказал Грищенко, который взял на себя командование ротой, хотя сам был ранен.

Он в расстегнутой гимнастерке, из-под воротничка которой виднелся белый бинт, стоял возле окна, держа наготове автомат. Чопик со своим «станкачом» занял оборону в дверях.

Оба «тигра», прячась за невысоким кирпичным амбаром, били по нашему дому. Правда, снаряды кромсали второй этаж дома и его крышу. Но и над нами потолок уже обвалился в нескольких местах. Едкий дым, пыль мешали рассмотреть, что же делается во дворе. В перерывах между выстрелами мы слышали гортанные команды чужаков, которые под прикрытием других помещений пытались прорваться к нашему убежищу.

— Нужно их не подпускать близко, чтобы они не подожгли дом, потому что тогда уже деваться нам будет некуда, — спокойно и, как всегда, рассудительно сказал мне Грищенко, будто разговор шел не о бое, а об обычной будничной работе. И это его спокойствие заставляло думать, что мы выстоим и что не все еще потеряно.

Ко мне, опираясь на автомат, как на палку, приковылял Губа и говорит:

— Дай мне хоть горсть патронов.

Я вынимаю из голенища рожок и отдаю Николаю. Но он не спешит к своему окну. Вижу, чем-то хочет со мной поделиться.

— Тебя и вторично не обошло, — показываю глазами на его ногу.

— Бедро продырявило. Пустяк. Кость, кажется, не задело. А наш ротный пишет боевое донесение.

— С перебитыми ногами — и пишет, — посматриваю на Губу.

— Я сам удивляюсь его выдержке, — отвечает Николай.

— А как же он передаст это донесение комбату или комбригу?

— Да, может, спрячет его в гильзу и…

— Ну, знаешь, я живым хоронить себя не собираюсь…

На этот раз на хитроватом лице Николая ироничная усмешка.

— А немцы, как видишь, с твоим мнением считаться не хотят.

— Увидим еще…

Николай уже без тени усмешки совсем тихо проговорил:

— Может быть, правду говорят, что подчиненные достойны своего командира…

Через полчаса Грищенко, который вернулся от ротного, известил, что Байрачный интересовался его соображениями, кого же послать в бригаду с донесением.