Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

Мы провозились с ними до рассвета. Правда, за это время в хвост колонны пристроились вышедшие из боя роты Бакрадзе. Он с жаром рассказывал, как громили штаб полка захваченными у немцев же пушками. Он ворвался в здание школы со своими хлопцами из 9–й роты. Прочесав классные комнаты, они собрались уже уходить. В последней комнатушке Бакрадзе направил луч фонарика под кровать. Оттуда выскочил немецкий оберст, в руке у него блеснул «вальтер».

— Но моя пуля была быстрее! — торжествуя, закончил Бакрадзе свой рассказ.

Я не смог удержаться от упрека.

— Напрасно! Такого «языка»…

Руднев нахмурился.

— Разведка не самоцель, а средство, Петрович! Не увлекайся…

— Да я и не увлекаюсь.

— Ну, так просто жадничаешь. У тебя в руках несколько офицеров полка. Чего тебе еще?

Действительно, пленных было много. Среди них оказалась важная жандармская птица. Поймали ее в доме владельца нефтяных промыслов, фольксдейча Гартмана. Офицер назвался сыном хозяина, совал в руки семейные фотографии, пытаясь уверить, что висевший в шкафу эсэсовский мундир принадлежит вовсе не ему. Взяли мы «сынка» в «невыразимых». Штатской одежды в комнате не оказалось. Офицер не обманывал нас: он действительно был и сыном хозяина дома, но вместе с тем и эсэсовцем. Отпускной билет, который не успел спрятать папаша, попал в мои руки. В нем значилось: Гартман служит в охранных войсках и выбыл в отпуск из части по семейным делам.

Мы двигались на запад; выступая из мглы, вырастали горы. Первый лесистый кряж. Черный, мрачный.

— Карпаты! — радостно закричал Горкунов.

— Подожди радоваться. Ты доберись сначала до них, — ответил ему опытный в горной войне разведчик Журов. — Тут все рукой подать. А попробуй — полдня протопаешь.

— Чепуха! Вперед, за мной, — скомандовал лихой Горкунов.

Мы шли в направлении села Манява.

Утро застало колонну в поле. Дорога все больше забирала в гору, извивалась, пока совсем не исчезла, штопором ввинтившись в туманную даль двух горных хребтов. Завеса ночной темноты тихо откатывалась на запад. Навстречу нам прибоем морской волны вырастали горы. Сине–зеленые гребешки этого невесть откуда вздыбившегося моря набегали на наш утлый караван. Он плыл навстречу гребням скал и зеленой пучине лесных диких громадин. Только пена туманов белела в ущельях.

Еще час–полтора, и мы достигнем заветной цели. Горкунов ориентировался по карте.

Впереди, в межгорье, зернышками рассыпанного на пахоте ячменя, прилепились хатки первого горного селения.

— Манява. Названия–то какие чудные! — усмехнулся он.

— Доберемся до села, придется дневать нам, — сказал я ему.

— Пройдем еще немного, во–он дорога в лес.

Он был по–своему прав. По приказу мы должны пройти до рассвета еще километров десять.

— Не успеем. Эта дорога — на подъем.

— Ничего. Надо втянуться в горы, — упорствовал Горкунов.

Горы впереди были покрыты дымкой.

— Так бывает у нас на Вологде, когда горит лес. Только здесь дышать легче, веселее, — заметил, очевидно, о горном пейзаже шагавший рядом с нами Митя Черемушкин.

— Погоди веселиться, наплачешься, — откликнулся Журов. Он из пограничников. Война застала его на венгерской границе в Карпатах.

Но Черемушкин не слушал Журова.

— Интересно, как тут зазвучат пулеметные очереди и взрывы гранат или минометные налеты?

— Еще наслушаешься, — в такт шагу ответил Журов.

Тут я вспомнил, что никто лучше Черемушкина не умеет по звуку определить систему оружия, направление стрельбы, а по количеству патронов и ритму очереди он угадывал, кто стреляет — немец или партизан. Мечтательные замечания Мити, оказывается, имели профессиональную окраску.

— Эх, черт… «Стрекоза»! — с досадой сказал Журов.

Мы придержали коней. Воздушный разведчик, заваливаясь на крыло, проходил вдоль колонны. Он то снижался, то набирал высоту. Я крикнул Горкунову:

— Федя! Надо размещать колонну.

— Чепуха! Вперед! Рысью. — в горы! — глаза у него заблестели.

Я знал этот блеск и не любил его. Беспредельно смелый помначшатаба обладал одним крупным недостатком. Он не понимал разницы между риском солдата и командира. Личная отвага, безусловно, хорошее качество для партизана. Когда ты рискуешь собственной жизнью за других, это всегда привлекает к тебе людей на войне. Но легкомысленно рисковать чужими жизнями — совсем другое дело. За это я не одобрял Бережного, спавшего на марше.

Подъезжая к Маняве, я снова посоветовал Горкунову: