Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

— Давай размещать отряд, Федя. Село удобное.

— Никаких размещений. Приказ! В горы — и точка! Колонна, за мной! Рысью! — И голова колонны протрусила по кривой улице Манявы. Разведчики, высланные Горкуновым, уже нашли проводника. Но старый гуцул с топорцем в крепких, мозолистых руках на все наши расспросы отвечал, одно и то же:

— Дороги в горы нема. Таких дорог, чтобы войско прошло, нема. Ниц!

— Не может быть, — сказал Горкунов. — Скот в горы гоняете?

Старик снял шапку.

— То не дороги, а стежки. А для войска дорог нема. Каноны [пушки] не пройдут. — Старый гуцул смотрел на нас из–под лохматых бровей, недоверчиво и хитровато. — Дороги в горы ниц нема, — твердил он.

Горкунов замахнулся нагайкой и… опустил ее со свистом на круп коня. Конь взвился и заплясал, чуть не сбросив седока. Удерживаясь шенкелями, помначштаба распахнул тужурку. На его гимнастерке сверкнул орден Красной Звезды. Гуцул так и впился взглядом в грудь седока. И вдруг хлопнул бараньей качулой [высокая шапка] о землю:

— Чего паны–товарищи сразу не признались. Есть дорога! А я гляжу, що за войско такс?.. Есть дорога!.. Еще за цесаря побудована… Заросла вся, забыли ее гуцулы. Не знают о ней модьяры. А герману она не по силе. Пуп у него тонкий.

— Проводишь? — успокаиваясь, спросил Горкунов.

— Кто? Я? Старый гуцул, щоб не провел русске войско? Проведу! Щоб подо мною земля луснула, если не проведу. Русского солдата хоть на Говерлю, хоть на Поп–Иван…

— Пошли! Давай вперед, дед! Колонна, за мной!

Горкунов махнул плетью. Колонна тронулась. Пропустив мимо себя авангард, я тоже начал подъем. Вскоре седло съехало на круп коня. Я спешился и повел его на поводу. Подъем становился все круче. Непривычные к горам кони быстро выбились из сил. Люди еще брали подъем, подгоняемые манящей синевой горных кряжей. Люди эти были романтики и патриоты. Одного вида Карпат, на которые нацеливал нас приказ командования, было достаточно, чтобы увеличились наши силы. Но обозным и кавалерийским трудягам недоступны эти чувства, которые удесятеряют силы человека. Когда передние ноги становятся на почву, приподнятую на полметра выше задних, лошадь останавливается, тяжело поводя боками, а то и падает на колени. А задние все напирают. Вскоре движение совсем застопорилось. Образовалась пробка.

В это время из–за горного кряжа, заходя со стороны солнца, появилось первое звено самолетов. Сначала мы услышали только гул моторов. Лишь когда самолеты один за другим пошли в пике, мы узнали «нашу» тройку «мессеров».

— Защучили–таки. Теперь дадут пить, — беспокойно озираясь, сказал Журов.

Площадь между зданием школы и церковью в Маняве была забита обозом и пехотой. Нам с горы видно было как на ладони это скопление. Туда–то и направили вражеские летчики первый бомбовый удар. Затем самолеты зашли на штурмовку. Теперь досталось и передним.

Половина стояла на подъеме, не имея хода ни назад, ни вперед, ни в сторону. Люди разбегались по оврагам, но обозу не было пути. Обреченные кони стояли, понурив го ловы. Скошенные пулеметным огнем, они падали, преграждая путь уцелевшим.

За первым звеном пришло второе. Отбомбившись, и оно перешло на штурмовку. Только в десятиминутный перерыв между вторым к третьим налетами командирам удалось организовать ружейно–пулеметный отпор. Но еще две волны безнаказанно косили беззащитный обоз.

Самолеты перенесли весь огонь на голову колонны. Появились раненые бойцы. Падали убитые. В десятом часу удалось сбить один самолет. Он рухнул вниз, и взрыв, донесшийся из ущелья, заглушил возгласы ликования.

Бойцы вернулись к обозу. Растаскивая трупы лошадей, освобождая дорогу, мы изо всех сил тянули израненную колонну вверх. Туда манила своим зеленым шлычком бархатная шапка первой высоты, занятой нами в Карпатах.

Достигнув вершины, мы разбили временный лагерь.

Все занялись своим делом: кто перевязывал раненых, кто искал сена для коней, кто подсчитывал потери взвода, роты, батальона, а кто заглядывал в карту, нащупывая, куда вести отряд дальше.

Мы с Базымой и Горкуновым, ориентируясь по старинной двухверстке, нашли рядом с высотой цифру 936. Она означала, что гора, стоявшая нам стольких усилий, крови и труда, была высотой всего в 936 метров над уровнем моря. С ее вершин открывался вид на Карпаты. Дальше на юг, запад и восток в хаосе вздыбленной земли уходили кряжи, хребты. Горы казались нам маленькими. Но карта говорила другое: рядом — 970, немного дальше — 1204, еще дальше — 1656, а где–то там, в далекой синеве, возвышалась лысая вершина. Указывая на нее, старый гуцул торжественно снял шапку.