Юрий Леж - На свободу — с чистой совестью

…- Дед, а дед, а может, это ангел господний? С неба же он…

Озорная, задорная и, казалось бы, никого и ничего не боящаяся Анютка робко жалась за спиной Афанасия Лукича, стоящего в десятке шагов от таинственного пришельца с небес с ружьем наизготовку.

— Дура ты, Нюрка, — рассудительно ответил через плечо старик. — Ангелы-то, небось, с неба нисходят, а этот — вишь, как брякнулся, до сих пор дымится…

За спиной выбравшегося из аварийной капсулы Геннадия Антиохова парила разогретая тормозными двигателями земля.

— Да и рожа-то у него вовсе не ангельская, — добавил, как отрезал, дед и прикрикнул на пришельца небесных сфер: — А ну, руки выше держи! Пущай с тобой в милиции разбираются, какой ты ангел и откуда здесь взялся…

Геннадий, ошеломленный аварией, мгновенным, как ему показалось, забросом в капсулу, длительным, в три с половиной витка, торможением и вовсе даже не мягким, как обычно показывают в кино, приземлением, старательно улыбался, пытаясь не показывать при этом зубы, и разводил в стороны руки, демонстрируя отсутствие оружия. Так положено было при внезапном контакте с аборигенами, Геннадий отрывки из предполетного, нудного инструктажа кое-как вспомнить смог, но вот, что делать дальше — сообразить не получалось. Очень уж неожиданно прозвучала вполне понятная, родная речь на чужой планете, да и мужик в поношенных, измазанных землей сапогах, неуловимого цвета широких штанах и потертой, штопаной телогрейке с ружьем в руках, и девчонка, прячущаяся за ним, в легкой косынке, бесформенном то ли сарафане, то ли платье, казалось, только-только вышли со страниц учебника истории.

«Ладно, пойдем в эту, как её… милицию, — подумал Геннадий, подчиняясь движению ружейного ствола и выходя на узенькую, едва приметную тропку. — Там чего-нибудь соображу… Я ведь случайно здесь оказался…»

Дальнейшие события, ну, совершенно выбили Антиохова из состояния относительного душевного равновесия, в которое он, кажется, все-таки ухитрился попасть, несмотря на аварию, вовсе не предусмотренный его личным расписанием сброс на непонятную планету, негостеприимную встречу. Конечно, митинга, цветов и рукоплесканий он и не ожидал от аборигенов, все-таки визит его был непреднамеренным и совершенно неофициальным, но скорейшая встреча с кем-то, являющимся местным начальством, представлялась Геннадию обязательной.

А вместо этого — тесная каморка с маленьким, едва различимым оконцем в углу, у самого потолка, без света, без бытовых удобств, их заменяло простое ведро в углу, с тарелкой непонятной каши три раза в день, и хмурое лицо местного милиционера. «Чем богаты, тем и рады, — ворчал тот, препровождая космического пришельца в камеру. — Это для своих, пришлых у нас тут не бывает… сиди, жди, горе-злосчастье…»

На вполне резонный вопрос Геннадия, почему это он оказался «горем-злосчастьем», милиционер вздохнул глубоко-глубоко: «Да как бы из-за тебя, мил человек, и мне не оказаться там, куда Макар телят не гонял…»

Через двое суток, если судить по восходам и закатам местного солнца, за Геннадием прибыл воняющий бензином и разогретым металлом грузовичок с необъяснимой жестяной коробкой вместо кузова, в которую пришелец и был препровожден не менее, чем местный милиционер, хмурыми, невыспавшимися в дороге конвоирами в длиннополых шинелях, помятых фуражках с синими верхом и красным околышем, с яркими малиновыми петлицами и показавшимися Антиохову громадными винтовками.

А еще через сутки езды по бесконечным ухабам, с жутким завыванием мотора, с матерком конвоиров и редкими, всего-то трижды за весь путь, выводками арестанта по нужде, Антиохова вывели из «воронка» и, не давая отдохнуть ни минутки, только заведя по дороге в жутко воняющий хлоркой сортир, отконвоировали в заставленную раритетной мебелью комнатку, казалось бы, навсегда пропахшую табачным перегаром и сильнейшим запахом гуталина.