Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

По внешнему виду люди эти резко отличаются от жителей Западной и Восточной Украины. Черные изможденные лица, где их не увидишь во время немецкой оккупации? Но гуцула узнаешь не только по лицу. Они отличаются и одеждой. Задеревеневшие в труде руки — как сучья буков и низкорослых горных берез. В руках топирець — искусно сделанная горная палка, украшенная замысловатой резьбой; на ногах — ходаки из свиной кожи с узкими кожаными обмотками; из ходаков видны красные онучи; поверх вышитой домотканой рубахи — меховой жилет, расшитый нитками и кожей: это — киптарь; на голове войлочная шляпа — кресаня.

Подсаживаясь к ним, я затевал разговор, так — ни о чем, «о жизни»; просто, чтоб немного поупражнять язык на гуцульский манер и приучить ухо к их выговору: «си ходыв до лису, си робыв клету роботу, аж пуп ми триснув…» Пригодится. Но гуцулы, пожаловавшись на свою долю, неловко замолкли. Лишь когда я ушел от них, слышал позади тихий посвист горной свирели (вспоминаю Коцюбинского — флояру) и грудной женский голос, напоминающий звуки флекгорна. Скочив козлик у город… — заунывно начинала гуцулка запевку. Угрюмо в унисон отвечали ей мужские басы:

…комарыки, мухы, комары–ы–ы…

Вот она — Гуцулия. Точно такая, удивительно такая, какой она описана Коцюбинским, Стефаником…

Словно сошедшие со страниц «Кленовых листков» Стефаника, оживали сейчас в Черном лесу эти странные люди. Будто воскресшие «тени забытых предков», сидели они передо мной в Черном лесу.

Что еще там у Коцюбинского, у Стефаника? Ага — флояра — это по–нашему сопилка или просто дудка; что еще? есть еще трембита — это и совсем не знаю что; а потом полоныны, колыбы, ватаги, бескиды, смереки [полонына — альпийские луга; колыба — пастуший домик в горах; ватаг — старший чабан; бескиды — горы; смерека — ель] и еще много чудесных певучих слов придется ощутить во всей их жизненной правде. И словно угадывая мои мысли, худой, как жердь, гуцул отчаянно заводил высоким фальцетом: Ой, пойду я в полоныну — Там затрембитаю…

А лагерь ковпаковцев жужжал, как улей. И своим гомоном властно возвращал меня к реальной жизни. Устали люди. Вот уже десять дней, от самого Збруча, никто не спал больше одного–двух часов в сутки.

Наконец пришла разведка из Россульны. Я почти торжествовал. Да, Россульна была полна немцев. Это 4–й СС охранный полк.

— Значит, боятся пустить нас в горы, — сказал задумчиво Базыма.

Ковпак нахмурился.

— Не в горах тут дело. От що… — и, взяв в руки карту, он надел очки.

Все замолкло.

— Там, южнее Россульны, нефтяные промыслы. Солотвинская и биткувская нефть. Ее не так уж много, но она высокого качества — почти чистый бензин, — пояснил свою мысль Ковпак.

— Тогда стоит идти напролом. Здесь уже стоит. Попробуем наступить Гитлеру на самую любимую мозоль! — засмеялся комиссар.

Все присутствовавшие в штабе с полуслова поняли командира и комиссара. Нефть! Вражеская нефть! Вот она любимая мозоль Адольфа!

На радостях штаб блестяще разработал план боя. Вася Войцехович блеснул своими способностями.

— Не боевой приказ, а поэма! Молодец, Кутузов, — подписывая вслед за Ковпаком приказ, сказал Семен Васильевич.

По приказу 3–й батальон Матющенки обошел Россульну с юга и устроил крупную засаду на шоссе. Три роты первого батальона, под общим командованием Бакрадзе, должны были выбить немцев из села и погнать их на засаду. Мы были уверены в том, что немцы легко подадутся на юг, стараясь прикрыть от наших ударов нефтяные промыслы. А в это время главные силы, обойдя полк с востока, нанесут удар по промыслам.

Движение началось ночью, лесом, по грязи.

Все шло хорошо, но вдруг Матющенко напоролся на засаду. Дело могло обернуться плохо, если бы хоть немного опоздал Бакрадзе. Но его роты проникли в центр разбросанного села почти незамеченными. Услышав стрельбу на юге, Бакрадзе дал ракету, и хлопцы навалились на штаб полка и его охрану: автоматный огонь, гранаты — вот что решило дело! Село было занято молниеносно. Батарея не успела сделать ни одного выстрела. Штаб полка с охраной, засевшей в каменном здании школы, разгромили немецкой же артиллерией. Когда мы вскочили в городишко Солотвин, позади горели нефтяные вышки. Мост через реку прошли без выстрела. Но в центре городка, на перекрестке улиц, нам пришлось задержаться.

В угловом каменном здании почты засели немцы.

— Держат дорогу под обстрелом! — прохрипел Кульбака и выругался чуть не со слезой.