В письмах Сигрид предстает веселой и оживленной, так и горит желанием поделиться всеми забавными мелочами своей жизни. Например, она пробует свои силы в итальянском и французском, но ей далеко до Сварстада и его друзей, настоящих парижских ветеранов. Она убежденно заявляет, что счастлива — в основном потому, что молода, здорова и занята любимой работой, «к тому же такое удовольствие быть красивой и иметь много поклонников». Проведенная в развлечениях зима «пошла мне на пользу», считает она. Италия — изумительное место, хотя памятники искусства и оказали на нее не такое сильное впечатление, как этого можно было ожидать. За исключением Сикстинской капеллы, «что одна стоит всех денег»; Сигрид часами наслаждалась великолепными фресками, от которых мурашки бежали по коже. А еще итальянские художники «не знают себе равных в изображении красоты и мощи плотской любви» [136] Brev til Signe, 3.3.1910, NBO, 742.
.
«Весенние цветы поникли, захваченные врасплох морозом, — лепестки слиплись от воды, словно мокрые ресницы на заплаканных глазах. Не то чтобы цветы под мокрым снегом и впрямь походили на заплаканные глаза, скорее напоминали о них» [137] Undset 2004: Essays og artikler, bind 1, s. 24, også i Morgenbladet, juni 1910.
. Сигрид пыталась описать на бумаге самую необычную весну в своей жизни. Она набрасывала идеи для будущих путевых заметок во время их со Сварстадом совместных вылазок в Кампанью; она гуляла, он делал эскизы. Они побывали в Витербо, Орвието и Сиене. Она описывала древнюю землю этрусков — и любимые маршруты отца. Циминийский лес, возвышающийся над озером Браччано, напомнил ей места вокруг озера Фурушёен около Мюсусетер. Проливные дожди сменялись мокрым снегом, как в Норвегии, и ей на память пришли разливающиеся по весне ручьи вдоль речки Гаустадбеккен. Но вообще-то эта весна напоминала норвежскую только в горах по пути к Витербо.
Каждый раз во время таких вылазок их ждала какая-нибудь маленькая радость. Однажды недалеко от Сиены ей захотелось пить, и она попросила крестьянина продать ей полбутылки вина. «Нет, ответил крестьянин, они вином не торгуют, но если мне так хочется пить, милости просим в дом, они напоят меня». Сигрид с любопытством вошла в дом. На первом этаже помещался хлев, большая каменная лестница вела на второй этаж. Там она увидела жену крестьянина за швейной машинкой, рядом сидели еще две женщины — его сестры — и пряли. Дальше располагалась большая общая комната с полом, мощенным серым камнем, по стенам которой висели копченые окорока и медные котлы, а за мраморным столом близ величественного очага сидела бабушка, грела свои старые кости и качала младенца. Гостье предложили кружку великолепного красного вина. Все впечатления она вбирала в себя как губка, чтобы потом в красках, словно картину, описать сестре [138] Brev til Signe, 8.4.1910 NBO, 742.
.
В Орвието Сигрид приболела, но за ней трогательно ухаживал персонал маленькой гостиницы, где она остановилась. Горничная принесла ей горячие камни в постель и настаивала на том, чтобы самой кормить постоялицу, не уставая напоминать, что Мадонна ей обязательно поможет. Еще Сигрид самоуверенно объясняла домашним, что знаменитое жульничество итальянцев сильно преувеличено. Может быть, все дело в том, что они не умеют считать. Им было совершенно все равно, недоплатила она или переплатила за обед [139] Brev til Signe, 8.4.1910, NBO, 742.
.
Теперь-то все было как надо, в отличие от прошлого раза с Виктором, ей не было стыдно за себя. Но она опасалась реакции со стороны других, когда имя ее избранника станет известно. Сестра Сигне еще не догадывалась о подлинных причинах вырвавшегося у Сигрид вздоха: «Нередко мне изменяет мужество — при мысли о будущем, потому что мои мечты и мои представления о счастье не совпадают с твоими и мамиными» [140] Brev til Signe, 8.4.1910, NBO, 742.
. Прочитав первый роман Нини Ролл Анкер «Бенедикта Стендаль», Сигрид написала ей из Рима. Возможно, на это решение как-то повлиял ставший теперь ей таким близким Андерс К. Сварстад, добрый друг Нини?
Работа над портретом Унсет у Сварстада заметно продвинулась — он дошел до прекрасного кораллового ожерелья. Модель собирала материал для нового романа и делала карандашные наброски пейзажей к путевым заметкам. Почерк был четким и стремительным. Она все же решилась показать возлюбленному-художнику свой старый альбом с этюдами — и не слишком обиделась, заметив, что он куда больше заинтересовался ее юношескими стихами, вложенными между листами. Кстати, особое его внимание привлекли совсем не те три стихотворения, которые были опубликованы в «Самтиден». Возможно, Сварстад рассказал ей, что тот проницательный критик, чьей похвалы они оба удостоились в «Самтиден», приходился ему свояком?
Читать дальше