В конце осени 1925 года на витринах книжных магазинов появились два первых тома «Улава, сына Аудуна из Хествикена». Люди жаждали приобрести новинку известного автора нашумевшей «Кристин, дочери Лавранса». В первый же день в магазины отправили 20 000 экземпляров книги. Сигрид Унсет уже отослала один экземпляр своему хорошему другу и советчику Фредрику Поске; наверное, он лучше всех знал, как она использовала атмосферу Средневековья, чтобы показать самую суть жизненной борьбы; как она не только стремилась к исторической достоверности, но и хотела обнажить основы человеческого бытия. На этот раз ей удалось взволновать историка и литератора, как никогда раньше. «Я упомяну только одно: Улав в недостроенной церкви, перед распятием. Я и не думаю „стыдиться“, я плакал, безмолвно, в полном одиночестве. Абсолютно все исчезло, все, кроме одной-единственной правды. Я думаю, ты поняла христианство еще глубже, чем в „Кристин“. Так оно и есть. Все это правда. И любой мог бы стать героем собственного романа. Как это и бывает со всеми нами в действительности» [418] Brev fra Paasche, 18.11.1925, NBO, 348.
.
И в этот раз рецензенты расточали похвалы: Сигрид Унсет возвышается над всеми, подобно королеве, она поэт среди историков, она одержала еще одну победу. Когда у Ибсена должна была выйти новая книга, люди приходили в книжные магазины и с нетерпением спрашивали: «Книга вышла?» Так же было и с Унсет. Кристиан Эльстер писал: «Слог ее полон жизни, он заключает в себе все ее страдания и все ее счастье — страхи, чувство одиночества и тоски по жизни, боль и неудачи» [419] Nationen, 21.11.1925.
. «С тех пор как я прочел „Дикую утку“, ничто не трогало меня так, как „Улав, сын Аудуна“», — писал директор школы Эфтестёль. «Она прославляет фактически только одно: Человека», — писал Рольф Тесен. «Она ведет нас по гористому ландшафту, но мы не должны забывать, что на этой земле множество вершин, купающихся в солнце и обдуваемых ветрами». «Сигрид Унсет ставит множество зеркал друг напротив друга. Мы сидим перед ними, а наш взгляд скользит от одного вглубь другого» [420] OJS i Adresseavisen.
.
Однако Хельге Крог из газеты «Дагбладет» был далеко не в восторге: «Обстоятельность повествования иногда просто убийственна». Крог пишет, что вся история похожа на «дом, огромный, но с окнами на северную сторону. В комнаты никогда не попадает свет, <���…> пыль в гостиной никогда не кружится в лучах солнца, но оседает толстым серым слоем на старой мебели и замшелых душах». Он также видел родство между Унсет и Улавом: «Улав — дух от ее духа, душа от ее души, <���…> обоим недостает чувства юмора, улыбки. Нет бодрости, радости, легкости духа. Поэтому они оба кажутся такими серыми, поэтому и роман стал таким серым» [421] Dagbladet, 20.11.1925.
.
Те, кого раньше возмущали эротические описания в романах Сигрид Унсет, нашли еще больше поводов для раздражения. Шведский критик Б. Му-Юхансен припомнил об известном предложении, с которого начинался роман «Фру Марта Оули»: «Я была неверна своему мужу», — и написал, что по сути писательница верна этому девизу: «И вот перед нами „новая Унсет“. И нас вновь встречает тошнотворная вонь постели и распутства, которая опозорила как ее первый исторический роман, так и все ее дальнейшее творчество». Критик выразил мнение, что это «откровенно скучный и многословный дамский роман. <���…> Этот роман дурно пахнет. <���…> Больной дух и больные мысли». Он не нашел в противоположность доктору Поске «никакого спасения души — только мерзость, уродство и истерию». Более известный шведский критик Фредрик Бёк, напротив, считал, что «она вырубает свои творения в сером граните», и выразил надежду, что новая книга от Сигрид Унсет уже на подходе. Он получил поддержку и от профессора Поульсена из Дании, который в своей положительной рецензии упомянул, что уже два раза выдвигал кандидатуру писательницы на Нобелевскую премию. Ему вторили влиятельные критики Норвегии. К. Ю. Хамбру подчеркивал, что последняя книга Сигрид Унсет только укрепила ее позиции, «Улав, сын Аудуна» был «редчайшим даром народу, о котором и для которого он был написан» [422] Morgenbladet, 28.11.1925.
. В США рецензии были по большей части положительными, газета «Нью-Йорк таймс» писала о том, что «„Улав, сын Аудуна из Хествикена“ возвышает Сигрид Унсет над другими писательницами современности и почти над всеми — за небольшим исключением — писателями».
В кабинете в Бьеркебеке у Сигрид Унсет появилась любимая картина, которую ей подарил ее добрый друг Йоста. Нежеланный младенец, которого оставляли в лесу на смерть и призрак которого, по народным поверьям, искал свою семью. Любимая тема старых друзей. Во время походов по горам в окрестностях Лаургорда в Хёврингене они слышали об этом множество преданий. Йоста аф Гейерстам написал жутковатую картину, изображающую ночь и следы призрака, который добрел до двери и теперь стучался в нее. Сигрид Унсет придумала подкидышу имя: «умертвыш». «„Умертвыша“, как ты знаешь, я особенно люблю, это мой старый знакомый» [423] Brev til Gösta af Geijerstam, 15.12.1924, NBO, 348.
. Она считала картину Йосты необыкновенно красивой и полной настроения. Постепенно Унсет собрала целую коллекцию работ Гейерстама, но, несмотря на повторяющиеся приглашения, друг до сих пор не навестил ее в Бьеркебеке; только когда книга про Улава уже была издана, Йоста наконец приехал. С тех пор дружба стала еще крепче. Возможно, это было связано с той прохладцей, которая возникла между Унсет и Нини Ролл Анкер. Со старым другом Йостой, с которым она в свое время слушала народные предания и сказки на сетере, она могла позволить себе обойтись без иронической дистанции по отношению к своему обращению в католичество. Йоста был глубоко тронут историей об Улаве, он сам был женат на женщине, которая полностью уповала на Господа, только на протестантского. Не согласится ли Йоста сопровождать ее в Селью? Сигрид Унсет задала ему этот вопрос в ответ на его приглашение в гости. Она хотела посетить остров Святой Суннивы.
Читать дальше